– Всё, всё, – заорала она. – Дело сделано, ребенок родился. Пошли, пошли!
Возбужденные родичи с хохотом и гомоном вывалилась из дома и, не теряя времени даром, приступили к возлияниям и поздравлениям, как будто это они только что благополучно разродились. В спертой, пропахшей потом и чесноком комнатушке обессиленная Катерина предпринимала слабые попытки опустить подол и прикрыть наготу. Я подошел к кровати, и наши взгляды встретились.
– Yasu, мой Джерри, – сказала она, изобразив жалкое подобие своей обычной сияющей улыбки.
Она казалась невероятно постаревшей. Я вежливо поздравил ее с рождением первенца и поблагодарил за ослика. Она снова улыбнулась.
– Иди во двор, – сказала она. – Они угостят тебя вином.
Я покинул комнату и пошел за повитухой – мне было интересно, что она будет дальше делать с младенцем. За домом она застелила столик белой льняной скатертью и положила на нее ребеночка. Потом взяла гору заранее приготовленной материи, похожей на бандаж, и с помощью чуть ли не единственной трезвой и расторопной тетушки принялась туго пеленать младенца, постоянно проверяя, прижаты ли его ручки к туловищу и сведены ли ножки вместе. Медленно и методично она зафиксировала его так, что он стал похож на гвардейца, вытянутого по стойке смирно. Или на кокон, из которого торчала лишь голова. Заинтригованный этой процедурой, я спросил у повитухи, зачем она его так пеленает.
– Зачем? Зачем? – Ее седые брови полезли вверх, а подернутые катарактой зрачки свирепо на меня уставились. – Затем что, если не спеленать, у него ручки-ножки вырастут кривыми. И косточки у него мягкие, как вареное яичко. Размахается и что-нибудь себе сломает.
В Англии, я знал, младенцев так не пеленают – может, у нас крепче кости? В противном случае, рассуждал я, на Британских островах жили бы сплошные калеки. Я решил при первой же возможности обсудить этот медицинский казус с Теодором.
Выпив несколько стаканов вина за здоровье новорожденного и съев большую гроздь винограда, я оседлал Салли и потрусил домой. Вот уж повезло так повезло. Пока мы ехали через оливковую рощу в пятнистых тенях, я все удивлялся, как столь прекрасное и совершенное создание могло созреть в утробе такой старой, как мне казалось, женщины. Все равно что расколоть прошлогодний бурый колючий каштан и обнаружить в нем чудесный сверкающий трофей.
Часть вторая. Контокали
Гостеприимство на этих островах и сегодня ничем не уступает классическим временам, оставаясь святым долгом, который исполняется со всей добросовестностью.
Профессор Анстед
4. Пигмейские джунгли
Теплым весенним утром, голубым, как крыло сойки, я с нетерпением ждал Теодора. Нам предстояло взять с собой ланч и пройти пешочком две-три мили до небольшого озера, где мы так любили охотиться. Эти редкие дни, проведенные с Теодором, наши «вылазки», как мы их называли, были для меня захватывающим событием, его же они наверняка сильно утомляли, потому что с первой и до последней минуты я доставал его бесконечными вопросами.
И вот под цокот копыт и звон колокольчика подъезжал экипаж, и из него выходил Теодор, как всегда, в самом неподходящем для работы на природе одеянии: безукоризненный твидовый костюм, респектабельные, до блеска начищенные туфли и сидящая ровнехонько на голове серая фетровая шляпа. Единственными неподобающими элементами в гардеробе городского джентльмена были переброшенная через плечо полевая сумка с пробирками и склянками и маленький сачок с бутыльком на конце, притороченный к набалдашнику трости.
– А, мм. – Он подыскивал слова, с серьезным видом пожимая мне руку. – Как поживаете? Погожий денек… мм… как раз для нашей вылазки.
В это время года погожие дни стояли неделями, так что тут не было ничего удивительного, но Теодор всякий раз подчеркивал данное обстоятельство, как будто боги посылали нам такой день в виде особой привилегии. Мы быстро сложили в сумки провиант и бутылочки имбирного лимонада, приготовленные для нас матерью, и забросили их за спину вместе со снаряжением – у меня было побольше, я ведь брал то, что может пригодиться на все случаи жизни.
Я свистом подозвал Роджера, и мы втроем отправились через освещенную солнцем, прорезанную полосками теней оливковую рощу, а перед нами лежал весь остров, по-весеннему свежий, сверкающий. В эту пору роща утопала в цветах. Бледные анемоны с ярко-красной окантовкой, словно кончики лепестков окунули в вино; пирамидальные орхидеи, как будто покрытые розовой сахарной глазурью; желтые крокусы, такие упитанные, глянцевито-вощеные, что, казалось, достаточно поднести к тычинкам горящую спичку, и они займутся, как фитиль у свечи. Сначала мы топали по труднопроходимым каменистым тропам среди олив, потом около мили шли по дороге, окаймленной старыми высокими кипарисами; на них осела слоями белая дорожная пыль, и они напоминали малярные кисти, покрытые меловым раствором. Наконец мы сворачивали с дороги, чтобы перевалить через холм, у подножия которого открывалось озеро общей площадью примерно в четыре акра, с зацветшей зеленой водой и растрепанными камышами по периметру.
В тот день, спускаясь к озеру, я шел чуть впереди и вдруг остановился как вкопанный, уставившись на тропу. Вдоль нее тек ручей и, петляя, вливался в озеро. Это был даже не ручей, а ручеек, уже подсушенный нежарким весенним солнцем. По руслу пролегал, как мне показалось, толстый кабель, который в одном месте пересек пешеходную тропу, чтобы снова вернуться в русло. Он жил какой-то своей загадочной жизнью. Присмотревшись, я понял, что это сотни змеек. Я радостно закричал и, когда Теодор подошел, показал ему пальцем на удивительный природный феномен.
– Ага! – Его бородка встопорщилась, а в глазах появился огонек живого интереса. – Мм, да. Прелюбопытно. Молодые угри.
Чем они отличаются от других змей, спросил я, и почему идут косяком?
– Нет-нет, не змеи, – сказал Теодор. – Это новорожденные угри… мм… пробиваются к озеру.
Зачарованный таким зрелищем, я присел на корточки и стал наблюдать за бесконечной колонной маленьких угрей с сухими, покрытыми пылью спинами, решительно пробивающихся к цели через камни и траву и колючий чертополох. Казалось, их миллионы. Кто бы мог ожидать в сухом пропыленном месте таких юрких водоплавающих?
– С этими угрями связано… мм… – Теодор поставил на землю полевую сумку и присел на удобный камень, – много интересного. Время от времени взрослые особи покидают среду обитания – пруды и реки – и устремляются… э-э… к морю. Это относится и к европейским угрям, и к североамериканским. Куда они направлялись, долгое время оставалось загадкой. Ученые только знали, что назад им ходу не было… в отличие от… мм… новорожденных угрей, которые возвращались в те же пруды и реки. Прошло много лет, прежде чем люди разобрались в истинной причине.
Он умолк и задумчиво поскреб бородку.
– Все угри пересекали Средиземное море и Атлантический океан, пока не добирались до Саргассова моря, которое, как вы знаете, находится у северо-восточного побережья Южной Америки. Конечно, североамериканским угрям не нужно было… э-э… столько плыть, но цель у них была та же. Здесь они нерестились, откладывали яйца и умирали. Личинка угря представляет собой весьма необычное существо… листообразное и прозрачное, настолько непохожее на взрослую особь, что ее долго считали другим видом. И эти личинки начинают медленно двигаться туда, откуда приплыли их родители, и к тому моменту, когда они достигают Средиземного моря или берегов Северной Америки, превращаются вот в таких.
