– Вы, дорогой Лесли, из-за него не переживайте, – подытожила Лугареция. – Вся деревня знает о его скверном характере. Не переживайте.
Но попереживать пришлось, так как вскоре выяснилось, что коротышка подал на Лесли в суд за отказ платить и за оскорбление личности.
Когда эта новость дошла до Спиро, он рассвирепел.
– Миссис Даррелл, – зарычал он, побагровев, – почему вы не сказать господин Лесли, чтобы он застрелить этот сукин сын?
– Вряд ли это помогло бы уладить дело, – ответила мать. – А сейчас мы хотим понять, какие у него шансы выиграть.
– Выиграть?! – повторил Спиро с неподражаемым презрением. – Ничего у этот негодяй не выходить. Я все решать.
– Спиро, только без рукоприкладства, – попросила мать. – Это еще больше все осложнит.
– Я не буду руки прикладывать, миссис Даррелл. Но я этот мерзавец покажу.
Несколько дней он ходил как заговорщик, сосредоточенный, с насупленными бровищами, а на наши вопросы отвечал односложно. И вот однажды, за пару недель до слушания в суде, мы поехали в город за покупками. Позже, нагруженные всяким добром, мы присели на широкой, обсаженной деревьями эспланаде, пили прохладительные напитки и обменивались приветствиями с проходившими мимо знакомыми. Спиро, до сих пор метавший исподлобья взгляды по сторонам, как будто его окружали одни враги, вдруг весь подобрался и перегнулся через стол, выпятив вперед свой огромный живот.
– Господин Лесли, вы видите там седой мужчина?
Он показал пальцем-сарделькой на аккуратного человечка под кроной дерева, тот спокойно попивал кофе.
– Вижу, и что?
– Это есть судья.
– Какой судья? – не понял Лесли.
– По вашему дело, – пояснил Спиро. – Вы должны пойти и с ним говорить.
– Думаете, это разумно? Он может посчитать, что я пытаюсь вмешаться в ход расследования, и даст мне за это десять лет тюрьмы.
– О нет! – Сама мысль привела Спиро в ужас. – Господина Лесли не в тюрьму, пока я здесь.
– И все же, Спиро, вы не находите немного странным, если Лесли ни с того ни с сего с ним заговорит? – встряла мать.
– Нет-нет. – Спиро огляделся, проверяя, не слышат ли его посторонние уши, еще подался вперед и прошептал: – Он собирать марки.
Все выглядели озадаченными.
– Вы хотите сказать, что он филателист? – наконец спросил Ларри.
– Нет-нет, господин Ларри. Он не из этих. У него семья и два дети.
Разговор становился все более запутанным даже по сравнению с нашими повседневными беседами.
– Какое отношение коллекционирование марок имеет к будущему суду? – спросил Лесли, стараясь сохранять терпение.
– Я вас к нему отводить, – Спиро наконец-то посвятил нас в свой хитроумный план, – а вы ему объяснять, что достанете марки из Англия.
– Но это называется подкуп! – в шоке воскликнула Марго.
– Это не подкуп, мисс Марго, – заверил ее Спиро. – Он собирать марки. Он мечтать о новые марки.
– Я полагаю, что если ты попытаешься его подкупить с помощью марок, то получишь не меньше пяти пожизненных сроков, – рассудительно изрек Ларри, обращаясь к Лесли.
Я оживился и спросил, отправят ли Лесли на Видо, если он получит срок. На этом крошечном острове в переливчатом море, всего в полумиле от города, жили заключенные.
– Ну что ты, дорогой, – ответила мать, все больше волнуясь. – На Видо его ни за что не отправят.
Я даже огорчился. У меня там жил один знакомый, отбывавший срок за убийство жены. Он был «на хорошем счету», поэтому ему разрешили построить лодку и по выходным навещать родных. Это он мне подарил монструозную черную чайку, которая терроризировала моих домашних питомцев и всю семью. Конечно, здорово иметь друга-убийцу, но еще лучше, если старший брат тоже окажется в камере на острове и будет нас навещать по выходным. В этом мне чудилось что-то экзотическое.
– Может, просто с ним поговорить? – рассуждал вслух Лесли. – Вряд ли мне это как-то повредит.
– Не советую, – сказала Марго. – Помнишь? Наперед не загадывай, в чем мать родила.
– Правда, дорогой, будь осмотрительнее, – попросила мать.
– Я так и вижу, – смаковал Ларри. – У Лесли на ногах цепь с ядром. Спиро осужден как пособник. Марго вяжет им носки на зиму, а мать шлет посылки с едой и притирками против вшей.
– Ларри, прекрати! – огорчилась мать. – Вот уж не повод для смеха.
– Просто с ним поговорить, господин Лесли, – резал правду-матку Спиро. – Иначе, видит бог, я вам не помочь.
До сих пор он нас ни разу не подвел. Его советы отличались разумностью, и, даже если они порой шли вразрез с законом, все для нас заканчивалось благополучно.
– Ладно, – сказал Лесли. – Рискнем.
– Будь осторожен, дорогой, – попросила мать.
Лесли и Спиро встали и направились под крону дерева.
Судья приветствовал их со всей доброжелательностью, и ближайшие полчаса они просидели за его столиком, попивая кофе, и Лесли о чем-то с ним беседовал на своем бойком, хотя и неправильном, греческом. Наконец судья поднялся и после дружеских рукопожатий и бесконечных поклонов оставил их вдвоем. Они вернулись за наш стол, где мы их поджидали в нетерпении.
– Очаровательный старикан, – сказал Лесли. – Лучше не придумаешь. Я пообещал ему раздобыть марки. Мы знаем в Англии кого-нибудь, кто их собирает?
– Твой отец при жизни был заядлым филателистом, – вспомнила мать.
– Я вас просить, миссис Даррелл, чтобы так не выражаться! – страдальчески воскликнул Спиро.
Семье пришлось объяснять ему значение слова «филателист».
– Я все равно не понимаю, каким образом это может помочь делу, – сказал Ларри, – даже если ты его завалишь черными пенни
[2].
– Не беспокоиться, господин Ларри, – загадочно промолвил Спиро. – Я сказал, я все сделать. Предоставить это мне.
В последующие дни, уверенный, будто Спиро способен воспрепятствовать отправлению правосудия, Лесли написал в Англию всем, кому только можно, с просьбой присылать марки. В результате объем нашей корреспонденции увеличился втрое, и по всему дому выросли кучи почтовых марок. При первом же сквозняке они разлетались по комнате, как осенние листья, под радостный лай собак. Неудивительно, что многие экземпляры несколько потеряли товарный вид.
– И это ты собираешься дарить? – поинтересовался Ларри, брезгливо глядя на изгвазданные, пожеванные марки, недавно чудом спасенные из челюстей Роджера.
– Разве они не должны выглядеть старыми? – огрызнулся Лесли.
