Книга Птицы, звери и моя семья, страница 40. Автор книги Джеральд Даррелл

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Птицы, звери и моя семья»

Cтраница 40

– Конечно-конечно.

Она наклонилась над огромной, хорошо зажаренной, поблескивающей от подливки задней частью и принялась нарезать толстые розовые ломти. Три из них она положила мне на тарелку, явно посчитав, что по всем меркам это маленькая порция, и давай обкладывать их всем, чем полагается: прелестными золотистыми лисичками с легким, почти винным ароматом; маленькими кабачками, фаршированными каперсами со сметаной; испеченной в мундире картошкой, аккуратно надрезанной и приправленной маслом; красной морковкой, напоминавшей заиндевевшее зимнее солнце; и целыми стволами белого лука-порея, сваренного в сметане. Оглядев эту гору еды, я незаметно расстегнул на шортах верхние пуговицы.

– При жизни Генри у нас никогда не было недостатка в таком мясе. Он сам охотился в Албании на диких кабанов. А теперь для нас это редкость. Какое лакомство! Еще грибочков? Ну и зря, очень полезно. Потом мы сделаем паузу. Думаю, она нужна для правильного пищеварения, – уточнила графиня и простодушно добавила: – К тому же после нее снова пробуждается аппетит.

Хотя мясо кабана было ароматным и сочным, промаринованным в вине с пряными травами и нафаршированным дольками чеснока, я с трудом все одолел. Графиня взяла такую же вторую добавку, после чего откинулась на стуле с лицом, напоминающим розовую пемзу, и смахнула со лба пот не совсем уместным ажурным носовым платком.

– Ну что, перерыв? – улыбаясь мне, спросила она осипшим голосом. – Будем восстанавливать наши внутренние ресурсы.

Я чувствовал, что мне уже нечего восстанавливать, но вслух ничего не сказал и только под столом расстегнул последние пуговицы на шортах.

Во время паузы графиня курила длинную манильскую сигару, жевала соленый арахис и безостановочно рассказывала о своем муже. Этот перерыв пошел мне на пользу. Я уже не ощущал себя таким объевшимся и сонным. Посчитав, что мы дали своим пищеводам достаточную передышку, графиня потребовала следующую перемену, и Деметриос-Мустафа принес, к счастью, небольшие порции омлета, сверху поджаристого, а внутри сочного, с розовыми креветочками.

– Что там у вас на десерт? – поинтересовалась графиня с набитым ртом.

– Я его не сделал, – признался он.

Глаза у графини округлились и остекленели.

– Вы не сделали десерта? – переспросила она в ужасе, как если бы он признался в страшном злодеянии.

– Мне не хватило времени, – сказал он. – Я не могу столько наготовить, притом что на мне вся работа по дому.

– Но как же без десерта? – в отчаянии воскликнула графиня. – Что за обед без десерта?

– Я купил меренги, – сказал Мустафа. – Как-нибудь обойдетесь.

– О, чудесно! – просияла графиня. – Это то, что мне нужно.

И совершенно не нужно мне, подумал я. Меренги были большими, белыми, хрупкими, как кораллы, и буквально сочились кремом. Ах, как же я пожалел, что под столом не сидит Роджер! Я бы ему скормил половину всей трапезы, а графиня, занятая своей тарелкой и воспоминаниями, ничего бы не заметила.

– Ну вот, – сказала она, проглотив последний кусочек меренги и смахивая белые крошки с подбородка. – Наелись? Или желаете еще чего-нибудь? Может, фруктов? Хотя для них еще не пришло время.

– Нет, – сказал я, – большое спасибо. Мне достаточно.

Графиня вздохнула и окинула меня скорбным взглядом. Думаю, что я лишил ее удовольствия впихнуть в меня еще два-три блюда.

– Вы мало кушаете, – сказала она. – Растущий подросток должен больше кушать. Для своего возраста вы слишком худой. Ваша матушка вас не обделяет?

Я себе представил, как вскинулась бы моя мать, если бы услышала такой выпад. Она отлично готовит, ответил я, и мы все едим как лорды.

– Рада это слышать, но выглядите вы немного бледновато.

Если я и выглядел бледновато, то исключительно из-за распираемого желудка. Поэтому я со всей возможной вежливостью сказал, что мне пора возвращаться.

– Конечно, дорогой, – сказала графиня. – Господи, уже четверть пятого. Как летит время!

Она вздохнула, но тут же просветлела:

– Скоро ведь чаепитие. Вы уверены, что не хотите остаться и перекусить?

Я ответил, что моя мать будет волноваться.

– Так-так. А зачем вы приехали? Ах да, сова! Мустафа, принесите гостю его сову, а мне принесите в гостиную кофе и чудесный рахат-лукум.

Мустафа принес картонную коробку, обвязанную бечевкой, и протянул ее мне.

– Лучше откройте дома, – посоветовал он. – Она совсем дикая.

В голове моей засела пугающая мысль, что если я прямо сейчас не уйду, то мне придется составить компанию графине за рахат-лукумом. Поэтому я искренне поблагодарил их обоих за подарок и направился к выходу.

– Я рада, что вы пришли, – сказала графиня. – Я просто в восторге. Приходите снова. Весной или летом, когда у нас будет больше разных фруктов и овощей. Мустафа замечательно готовит осьминога, просто тает во рту.

С радостью, сказал я, а про себя подумал, что перед этим надо будет три дня поголодать.

– Вот, возьмите. – Графиня сунула мне в карман апельсин. – Пока доедете до дома, наверняка захочется пожевать.

Когда я оседлал Салли и та затрусила по дорожке, графиня крикнула мне вслед:

– Будьте осторожны!

Стиснув зубы, я доехал до ворот, прижимая к себе коробку. Тут тряска меня окончательно доконала, я спешился, зашел за дерево, и меня вывернуло наизнанку, победно и отрадно.

Когда мы приехали домой, я поднялся к себе, развязал коробку, вынул оттуда сопротивляющуюся, щелкающую клювом сову и посадил ее на пол. Собаки, сбившиеся в круг, чтобы поглазеть на новое приобретение, тут же попятились. Они знали, на что способен Улисс в плохом настроении, сова же была раза в три крупнее. Писаная красавица. Спинка и крылья цвета золотистого меда с пепельно-серыми вкраплениями, грудка кремово-белая, без единого пятнышка, а ореол из белых перышек вокруг этаких восточных темных глаз казался хрустким, словно накрахмаленным, как елизаветинский плоеный воротник.

С крылом все обстояло не так плохо, как я боялся. Это был чистый перелом, и после получасовой борьбы, не обошедшейся без кровавых царапин, я сумел-таки наложить шину по всем правилам. Лампадуза – так я назвал сову, просто мне понравилось, как это имя звучит, – воинственно топорщилась перед собаками, не желала дружить с Улиссом, а на Августа Почеши-мне-брюшко глядела с нескрываемым презрением. Я решил, что ей будет легче обосноваться в темном укромном месте, и отнес ее на чердак. Одна из комнат там совсем крохотная, с единственным окошечком, покрытым таким слоем пыли и паутины, что солнце почти не проникает внутрь. Тихо и сумрачно, как в пещере. Здесь, подумал я, Лампадузе будет проще выздоравливать. Я посадил ее на пол, рядом поставил железную тарелку с нарезанным мясом, вышел и запер за собой дверь, чтобы сову никто не беспокоил. Вечером я пришел ее навестить с дохлой мышкой в качестве подарка и засвидетельствовал заметное улучшение. Она съела почти все мясо, а увидев меня, зашипела, защелкала клювом и расправила крылья, а глаза прямо-таки горели. Воодушевленный таким прогрессом, я оставил ее наедине с мышью и отправился спать.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация