– Ага! – У Теодора в глазах вспыхнул живой интерес. – Это наш местный танец. И движения, и музыка… э-э… зародились на Корфу. Некоторые специалисты полагают, что этот танец… точнее сказать, па… пришли к нам с Крита, но лично я считаю, что это… мм… наше изобретение.
Девушки, в своих ярких костюмах похожие на щеглов, красиво кружились, освещенные полумесяцем, а перед ними гарцевал темнолицый парень с малиновым платочком, взбрыкивал, подпрыгивал, вращался и кивал, как разгулявшийся петушок перед восхищенными курочками. Катерина и ее семья вышли нас встретить и проводили за стол для почетных гостей, шаткий, покрытый белой скатертью, за которым уже сидел величественный старик-священник, готовый совершить обряд. У него была талия, как у кита, и белоснежные брови, а усы и борода такие густые и роскошные, что среди них можно было разглядеть разве что поблескивающие, как две черные маслины, глаза да выпирающий винно-красный носище. Услышав, что Теодор врач, священник чистосердечно описал, не скупясь на подробности, симптомы всех своих разнообразных болезней (которыми Господь посчитал нужным его наградить) и разразился оглушительным смехом, когда Теодор поставил детский диагноз, что ему станет легче, если он будет пить меньше вина и делать больше физических упражнений.
Ларри разглядывал Катерину, присоединившуюся к танцующим. Из обтягивающего белого подвенечного платья сильно выпирал животик.
– А свадьба-то запоздала, – сказал он.
– Дорогой, тише, – зашипела мать. – Кое-кто может понимать английский.
– Любопытно, – заговорил Теодор, явно пропустив мимо ушей материнское предупреждение, – но на здешних свадьбах можно часто увидеть невесту в подобном… э-э… положении. Местные крестьяне отличаются старорежимными взглядами. Если молодой человек всерьез… э-э… ухаживает за девушкой, никому даже в голову не придет, что он на ней не женится. Если же он надумает… мм… сбежать, обе семьи сделают все, чтобы его вернуть. Это приводит к ситуации, когда дружки ухажера начинают его… э-э… подначивать… как бы сомневаясь в его… мм… мужской доблести… ну, то есть… как будущего отца. Они загоняют его в такую ситуацию, когда ему ничего не остается, кроме как… э-э… доказать свою… мм… силу.
– Очень это неразумно, – отозвалась мать.
– Нет-нет. – Теодор отважился поправить ее ненаучный подход к проблеме. – Беременность невесты считается хорошим знаком. Это доказывает ее… мм… плодовитость.
Но вот священник внес свое грузное тело на подагрических ногах в гостиную, подготовленную для церемонии. Развеселые, балагурящие парни буквально втолкнули в дом мокрого от пота жениха в тесноватом костюме, слегка ошалевшего от обрушившейся на него удачи, а визгливые, не закрывающие рот девушки проделали то же самое с Катериной.
Гостиная была совсем крохотная, и когда в нее загрузился священник со всеми атрибутами, там едва хватило места для молодоженов. Остальные могли только посматривать в дверной проем или через окна. Нам эта служба показалась невероятно долгой и непонятной, хотя я мог слышать, как Теодор переводил для Ларри отдельные фразы. На мой взгляд, там было достаточно ненужных распевов, а еще многократное осенение крестом и обрызгивание святой водой. Потом над головами Катерины и Стефаноса вознесли цветочные венцы, как два одинаковых нимба, и, пока священник продолжал что-то распевать, эти нимбы периодически менялись местами. Так как люди, державшие эти венцы, давно не практиковались, время от времени они неправильно истолковывали указания священника, и тогда венцы сталкивались над головами новобрачных, но, в конце концов, молодые обменялись обручальными кольцами и надели их на мозолистые пальцы. Всё, Катерина и Стефанос стали мужем и женой – безоговорочно, как нам хотелось верить.
Во время бракосочетания тишину прерывали только кудахтанье курицы спросонок или выкрик младенца, тут же успокоенного. Но стоило торжественной церемонии закончиться, как веселье вспыхнуло с новой силой. Оркестрик вспомнил свой репертуар, с каждой минутой становившийся все разгульнее. Смех и грубоватое подтрунивание слышались со всех сторон. Из бутылок с бульканьем лилось вино, а гости, раскрасневшиеся и счастливые, отплясывали один танец за другим, неостановимые, как стрелки часов.
Гулянка закончилась далеко за полночь. Гости постарше первыми разъехались по домам на поникших осликах. От полыхающих костров с нависшими над ними овечьими тушами остались лишь кучи пепла да вспыхивающие в нем гранатовые угольки. Мы выпили с новобрачными по последнему бокалу и, сонные, отправились на свою виллу через оливковые рощи, посеребренные луной, огромной и белой, как цветок магнолии. Совы-сплюшки скорбно перекликались, иногда мимо пролетал изумрудный светлячок. В теплом воздухе хранились запахи солнца, росы и листьев. Размягченные и одурманенные вином, среди старых сутулых олив, исполосованных прохладным лунным светом, кажется, мы все почувствовали одно: мы одомашнились, этот остров принял нас за своих. Под присмотром безмятежно-ласкового лунного ока нас окрестили корфиотами. Завтра, после чудной ночи, наступит очередной золотистый, словно тигр, денек. Англия как будто никогда не существовала.
2. Оливковая бухта
Спустившись от нашей виллы с холма через оливковую рощу, ты в конце концов выходил на дорогу, покрытую густой и мягкой, как шелк, белой пылью. Примерно через полмили дорога выводила на козью тропу, а та по крутому склону, мимо все тех же олив, привела бы тебя к небольшой бухте в виде полумесяца, отороченной белоснежным песком и кучами высохших длинных водорослей, выброшенных на берег зимними штормами и образовавших подобия неуклюже сделанных птичьих гнезд. Два рукава бухты состояли из мелких скал, между которыми образовались бесчисленные заводи, где искрилась и блистала морская жизнь.
Как только до Джорджа дошло, что ежеутреннее заключение в четырех стенах только мешало мне сосредоточиться, он придумал образовательный гамбит: «уроки на природе». Вскоре весь замусоренный водорослями песчаный пляж превратился в непроходимые джунгли с островками выжженной пустыни, и с помощью ленивого краба или рачка-бокоплава в роли Кортеса или Марко Поло мы усердно обследовали всю бухту. Уроки географии в этих обстоятельствах привлекали меня чрезвычайно. Однажды мы решили соорудить карту мира прямо на берегу, рядом с настоящим морем. Задачка была не из простых – поди найди камни, похожие на Африку, или Индию, или Южную Америку, и порой приходилось соединять несколько камней для получения правильных очертаний континента. Ну и конечно, когда ты осторожно поднимал какой-то булыжник, под ним обнаруживалась морская жизнь, которая минут на пятнадцать приковывала к себе наше внимание, пока Джордж не спохватывался, что мы как-то забыли про карту.
Эта бухта стала одним из моих самых посещаемых мест, и чуть не каждый день, пока мое семейство проводило сиесту, мы с Роджером спускались через бездыханную оливковую рощу, оживляемую только криком цикад, а дальше топали по дороге, и Роджер вовсю чихал от поднятой пыли, не хуже чем кто-нибудь от щепотки нюхательного табака. Добравшись до бухты с водой, такой неподвижной и прозрачной под полуденным солнцем, что ее словно и не было, мы немного плавали на мелководье, а затем расходились каждый по своим интересам.
