И действительно не поскупился. В полночь мы сели за стол и начался пир горой. Все шло очень интересно: общество, разговоры, графиня, коих в лорнетку оглядывает. Со мной ласково шутит.
Однако стал я примечать, что публика начинает поднапиваться.
Конечно, все по-благородному. Не орут и в ухо не заедут, а так только раскрасневшись, да спорят чаще и погромче. Но к концу ужина приключилась такая история, что просто ужас меня взял.
На конце стола один из графов с князем заспорили. Сначала о чем — не слышал, а только граф говорит:
— Да знаете ли вы, что род мой я веду с основания Руси-матушки?
А князь отвечает:
— Эка невидаль! Я свой род веду, можно сказать, чуть ли не с основания мира.
А граф:
— Ну это пардон, не может быть, врете!
Тут князь гневно вскочил:
— Прошу вас, граф, не выражаться!
Граф что-то ответил, и пошло, и пошло. А потом все стали кричать: «Дуэль, дуэль». Моя графиня заплакала, ейный дядюшка стал успокаивать ее и помахивать перламутровым веером. Поздно ночью мы выбрались с Александром Ивановичем и вернулись в гостиницу. Что-то будет теперь?! Неужто и в самом деле стреляться будут?
24 июня.
Вчерась вечером был опять у своей графини. Разговоры разговаривали.
Прямо я еще ничего не говорил, разные намеки делал.
Графиня сентиментально слушала. Очень она тревожится о дуэли.
Говорит, что теперича, разругавшись, граф и князь сидят по домам, составляют духовные завещания и друг другу разные неприятности пишут. Сегодня с утра набрался духа да и налетел опять к ней, решил разом покончить, чего тут зря лясы точить. Приехал, повертелся на стуле, ну конечно, для начала спросил о здоровье, не колет ли в животе, не болит ли горло и все прочее.
— Нет, — говорит, — мерси, я здорова.
— Так позвольте вам предложение руки и сердца сделать.
— Очень приятно, — говорит, — за мной дело не станет, а только в нашем кругу такие вопросы дамы сами не решают. Поговорите с моим дядюшкой, что он скажет.
— А где же мне его повидать?
— Да приезжайте завтра часика в два ко мне. Он к этому времени будет, вы и поговорите, а только, боюсь, он не согласится, ну да что Бог даст!
25 июня.
Победа по всем швам! Дело синюхинской династии на мази.
Было так: приезжаю сегодня в 2 часа, подождал в гостиной, наконец выходит дядюшка — граф Подгурский. Я ему прямо выкладываю: так, мол, и так, влюбился в вашу племянницу, желаю ее в жены взять, и хоть знаю, что насчет денег у ней не того, но это нам все равно, так как немалыми капиталами сами обладаем.
Граф выслушал и говорит:
— Не подходящее дело вы задумали. Разве моя племянница вам пара? Хоть вы и очень симпатичный человек и от души мне нравитесь, но подумайте сами, разного мы круга, разных понятиев, опять же Вандочка моя (ее зовут Ванда Брониславовна) привыкла к свету, хоть и бедна, но избалована. Подумайте, каково ей будет в Елабуге?!
— А что же, очень хорошо будет. Шикарная квартира, обстановка в стиле. Свои лошади и кучер, и вообще все удобства. Конечно, и родственников своих мы не забудем…
Это, видимо, поколебало графа. Он задумался; помолчал долго, а затем решительно заговорил:
— Ну будь по-вашему, все равно от судьбы не уйдешь, почем знать, может, вы и составите счастье Ванды.
Голос их дрогнул, и граф, вынув платок, обтер глаза. Опосля и говорит:
— Ну дорогой зятек, поздравляю вас с высокоторжественным происшествием.
И, обняв меня, он трижды поцеловал.
— А теперь приступим к делу. Как для Ванды, так и для вас важно, чтобы невеста или жена ваша появилась в Елабуге и прилично одетая, и с сундуками с приданым. Вы же знаете, что у бедняжки и лишней рубашонки не имеется. Конечно, я чем могу помогу, но и мои средства очень ограничены, вот почему я требую, чтобы вы помогли нам и дали бы хоть тысяч пятнадцать немедленно на шляпки, тряпки, белье, обувь и прочее.
— Хорошо, — отвечаю, — граф, мы согласны, но только больше десяти дать не можем, так как при себе всего-навсего пятнадцать имеем, а из Елабуги выписывать уж больно несподручно.
Граф поморщился:
— Ну хорошо, давайте десять, я доложу, как-нибудь справимся.
Вытащил я бумажник, отсчитал десять тысяч да и говорю:
— Позвольте расписочку.
— Какую расписочку, в чем?
— Да в том, что вы на наш брак согласие дали и десять тысяч рублей от меня получили на обзаведение приданым.
Граф пожал плечами, однако присел и расписку написал. Одной рукой протянул я ему деньги, а другой принял от него расписку.
После этого граф крикнул:
— Ванда!
Из соседней комнаты вошла графиня.
— Ну племянница, поздравляю тебя. Вот твой жених. Благословляю вас, живите в добром мире и счастливо.
Я поцеловал графиню в самые губки, посидел с ней часок да и вернулся домой. И на душе такая-то радость, вроде как бы из почетных граждан да прямо в графья попал.
26 июня.
Сегодня проснулся очень в духах. Однако чаю выпил всего 3 стакана, аппетиту не было. После чаю, одевшись, отправился за покупками: невесте хотелось кой-чего из бельишка приобрести да дюжину серебряных столовых ложек заказать с вензелями Веди-Слово и графской короной над ними. Вышел из гостиницы, подошел к извозчику, говорю:
— Мне тут, милый человек, купить белья, серебра и всего прочего требуется, ну-ка, свези меня по магазинам.
— Пожалуйте, господин, — отвечает, — у нас в Москве есть такой магазин, где от гвоздей и дегтя и до золота разного все имеется.
Сели, поехали, и привез он меня к громадному магазину с зеркальными окнами в три этажа. Расплатился. А смотрю только чудно больно: в парадном крыльце магазина двери не обыкновенные, а какое-то диковинное приспособление. Вертится какой-то будто огромадный барабан, и из него на полном ходу то выскакивают люди, то вскакивают в него. Поглядел я, поглядел, да и думаю, чем я хуже других. Раз ходят люди, так, стало быть, и нужно. Ну подождал, конечно, пока эта хитрая механика остановилась, да и шмыгнул под одну из лопастей. Толкнул вперед стекло, а сам стою, а меня вдруг как что-то огреет по затылку, ажно шляпа слетела. Я нагнулся было подбирать, а меня как что-то шарахнет. Нет, вижу, плохо дело, надо толкаться вперед да не останавливаться. И пошло, и пошло; я уже бегу бегом, все кружится, вертится, а как позамедлю шаг, так сзади что-то и прет в спину. Напугался я до смерти, не своим голосом кричать стал.
Наконец, кто-то изнутри остановил чертову мышеловку да чуть ли не за руку втащил меня в магазин и спрашивает:
