— Как угодно, — сухо сказал я.
Раков долго молчал и наконец, махнув отчаянно рукой, заявил:
— Будь по-вашему, расскажу вам.
И Раков начал свой рассказ.
— Итак, — начал Раков, — сначала о паспорте. Все это очень несложно: принялся я одно время разъезжать в так называемых трен-де-люксах, курсирующих от Петербурга через Варшаву, Вену и Вентимиле до Ниццы; заводил в них знакомства и, пользуясь сном соседа, похищал у него бумажник. Так случилось и с графом де ля Рокка. Познакомился с ним, поужинал вместе в вагоне-ресторане, выпили изрядно. Вернулись в наше купе, граф крепко заснул, и я, завладев его бумажником (в нем находился и паспорт), вылез в Пскове. По этому паспорту я благополучно прожил месяца два и изучил этот документ в совершенстве. Наконец я попался на одной из своих очередных краж, был судим и отбыл годичное тюремное заключение, причем паспорт у меня, конечно, был отобран.
Выйдя из тюрьмы, я разыскал своего знакомого, мелкого служащего в испанском посольстве, каковой за известную мзду согласился похитить из канцелярии посольства новенький бланк.
Этот же чиновник заполнил, как полагалось, текст, проставил даты, имя и фамилию, указанные мною, приложил нужные печати, подделал подписи, в точности отвечающие подписям на моем бывшем отобранном паспорте. Таким образом, был создан в моем лице граф Рокетти де ля Рокка. Вы можете проверить эти сведения, так как отобранный у меня тогда паспорт, очевидно, хранится в каком-либо архиве с вещественными доказательствами по моему бывшему делу. (Впоследствии это было проверено, и слова Ракова подтвердились.)
— Теперь о моем искусстве, — сказал Раков и словно преобразился: глаза его заблестели вдохновенным блеском, лицо расплылось в счастливую улыбку, и как-то восторженно, тоном убежденного фанатика он заговорил:
— Карты! Это, изволите видеть, особый волшебный мир! Это широчайшее опытное поле для всевозможнейших переживаний.
Если жизнь наша вообще борьба в широком смысле этого слова, то на зеленом поле она принимает конкретные, весьма ощутительные формы… Еще бы! Вчерашний нищий сегодня может стать богачом!
Многие склонны видеть в картах нечто мистическое. Следя за полосами счастья и упорного невезения, они готовы усматривать в этом чуть ли не вмешательство каких-то флюидов, каких-то сверхъестественных сил. Мы на это смотрим несколько иначе и, не полагаясь на астральные силы, всецело доверяем законам физическим и, если хотите, законам своего рода механики. Хороший игрок (Раков, видимо, избегал слова шулер) встречается так же редко, как и хороший, скажем, дегустатор. И в нашем деле имеются ремесленники и артисты. Артист должен обладать не только выдержкой и находчивостью, но и все пять внешних чувств должны быть в нем развиты до совершенства. Не говоря уже об осязании, но зрение и слух, равно как обоняние и вкус, должны работать у него без отказа.
— Ну что касается обоняния и вкуса, это, надо полагать, с вашей стороны цветок красноречия!
— Вовсе нет! Из дальнейшего рассказа вы в этом убедитесь.
Итак, от общих мест перехожу к практической сути. Маэстро нашего дела дня за два до крупной игры должен беречь пальцы и не снимать по возможности перчаток. Перед самой игрой, вымыв тщательно руки, полезно кончики пальцев опустить на мгновение в спирт с целью уничтожения жировых частиц с поверхности кожи.
Этими приемами вы достигаете максимальной чувствительности.
Теперь о самих приемах игры. Их много: от грубого передергиванья трилистников на волжских пароходах и до моих утонченных приемов включительно. Не буду говорить вам о крапах: ногтевом, шершавом и прочих.
Тут я его перебил:
— Не считайте всех знатоками вашего искусства, а потому расскажите и о крапах.
— Извольте! Это чрезвычайно просто: во время игры на нужных вам картах вы незаметно проводите ногтем, конечно, на лицевой стороне, вследствие чего на рубашке образуется бугорок, легко ощущаемый. Таким образом, по этому бугорку при вытягивании карты из машинки вы заранее ее определяете. Шершавый крап, в сущности, тот же ногтевой, с той лишь разницей, что вы ногтем делаете отметки по острому ребру карты. Образуется своего рода пилочка, легко ощущаемая при тасовании. Наконец, широко распространен следующий прием, особенно пригодный для железки: вы дома заранее приготовляете дюжину колод, делаете это так: с крайней осторожностью отклеиваете бандероль на запечатанной колоде, бритвой делаете надрез на желтой бумаге, бережно извлекаете оттуда карты, подтасовываете их для накладки, не забывая оставить туза бубен снизу, и затем снова заделываете пакет. Входите в контакт с дежурным клубным лакеем и передаете ему заготовленные колоды. Садитесь играть, проигрываете некоторое время и, раздосадованные проигрышем, вы пользуетесь правом всякого игрока требовать новые карты. Ваш сообщник приносит вам на подносе переданную ему дюжину, и, бросив их на стол, вы принимаетесь их распечатывать; играющие, разумеется, вам помогают.
Предоставив вашим партнерам на тасовку колод десять, вы пару из них тасуете лично, вернее, делаете вид, что тасуете, вы подсовываете ваши колоды в уже собранные карты и, наложив руку именно на них, пододвигаете все карты для снятия и подрезки, после чего карты укладываются в машинку, и вы замечаете, куда приблизительно попали ваши две колоды: в начало, в середину или в конец машинки. Игра начинается! Проходит ударов десять-пятнадцать, карты в машинке быстро убавляются, и наконец дело доходит до ваших двух колод.
Тут-то и начинается главное.
Разумеется, редко подойдет так, что ваш черед метать совпадет с подошедшей накладкой, чаще она достается другому, и вы видите, как мечущий игрок дает свободно две-три карты, на четвертой удивится, поколебается, с восхищением убьет пятую, много шестую, после чего судорожно оттолкнет машинку (подальше, дескать, от соблазна). Банк продается дальше. Иногда, если вы не на очереди, найдется до вас любитель сильных ощущений и купит наросший банк, но такой перекупщик, убив к собственному изумлению еще одну карту, спешит отделаться от метки, и наконец банк по покупке достается вам. Вы, отчаянно тряхнув головой и крякнув, убиваете на удивление всем еще две-три очень крупных карты, после чего наступает реакция. Игроки, терроризированные невероятной талией, резко понижают свои ставки, а затем и перестают понтировать вовсе. Вы возмущенно отшвыриваете машинку; банка, конечно, никто не покупает, и начинается очередная метка, обыкновенно чуть ли не с рубля. Хорошо в таких случаях вмешаться в дело в качестве понтирующего и, умышленно остановясь на жире или очке, перешибить этим самым оставшиеся комбинации в накладке (дабы не возбудить подозрений в невероятно длинной талье).
А вот вам способ, за который я от моих немногих коллег получил прозвище «клубного короля». До него я додумался лично.
Вы с той же осторожностью вынимаете дома карты из оберток, отбираете в каждой колоде тузы, двойки и тройки и смачиваете их слегка особым, мною составленным химическим раствором. Раствор этот не видоизменяет внешне карту, остается та же свежесть и блеск. Такая карта, будучи высушенной, не имеет запаха, но стоит коснуться ее влажным пальцем и поднести палец к носу, как вы ясно ощутите нежный аромат фиалки, притом до того приторный, что даже во рту сделается сладко (это благодаря хлороформу, отчасти входящему в мой состав). Клубный лакей также по вашему требованию приносит эти врученные ему заранее карты, их распечатывают, тасуют, подрезывают, укладывают в машинку, и игра начинается.
