Портниха поставила аховые цены за исполненный заказ, и я, вынув туго набитый бумажник, не выражая ни малейшего неудовольствия, тотчас заплатил.
— Марья Ивановна, прикажете завернуть? — спросила ее одна из девочек.
— Да, Настя, заворачивай. А вы долго еще погостите у нас в Пензе? — спросила меня портниха.
— Да не знаю, как дела. Вот завтра должен получить от Крестьянского банка двадцать пять тысяч рублей за проданный хуторок. Жена-то уедет завтрашний день, если поправится, ну а я на недельку, пожалуй, застряну и с ужасом об этом думаю, так как в Пензе скучища смертная.
— Что так? Разве знакомых у вас мало?
— Эх, Марья Ивановна, что знакомые, какой в них толк? А кутнуть и повеселиться хорошенько и негде.
— Как негде? А хоть бы у Шевского в ресторане?
— Ну нет-с! Вышел я из того возраста, когда кабаки да шантаны тешили: затасканные шансонетки, грязный зал, наполненный неопрятными людьми — фи, какая тоска и гадость! Мне скоротать бы вечерок эдак в семейной обстановке, окруженному молоденькими помпонами — вот это дело! Хотя бы с такими бутончиками, как ваши.
И я ткнул пальцем на мастериц.
Марья Ивановна непринужденно расхохоталась и полушутя заметила:
— Зачем же дело стало? Отправляйте жену, получайте деньги в банке и милости прошу ко мне, постараемся угодить.
— А что же, Марья Ивановна, вы мне идею даете. Давайте условимся на послезавтра вечером. Жена к тому времени, конечно, уедет и я вольной птицей прилечу к вам. Пожалуйста, ничего не приготовляйте, я говорю о харче, конечно (подчеркнул я), так как вина, закуски, конфеты и фрукты я привезу сам.
— Очень, очень рада буду, прошу покорнейше, жду!
И мы распрощались.
Девочке, вынесшей пакет к извозчику, я дал пятирублевку на чай, чем и поверг ее в радостное изумление.
Таким образом, господин начальник, кое-что, как видите, сделано, но надеюсь послезавтра добиться больших результатов. Что же касается Тихомировой, то вряд ли ее услуги понадобятся, и она может, думается мне, вернуться в Москву.
— Нет, осторожнее ее задержать здесь. Почем знать, мало ли что может быть, но, разумеется, пусть завтра же вместо Нижне-Ломовского имения переезжает от вас в какие-либо меблирашки, подальше на окраину города. Жду с нетерпением вашего следующего доклада.
Через два дня Сергеев мне докладывал:
— Есть кое-что новое в нашем деле.
— Отлично, и прошу вас, как всегда, говорить возможно подробнее, чтобы точно поставить меня в курс дела.
— Слушаю. Итак, вчера, как было условлено, я в девятом часу вечера подъезжал к Знаменской с большой корзиной, набитой вкусными вещами. Встретила она меня как старого знакомого. Кроме трех ее всегдашних учениц на этот раз присутствовали еще две хорошенькие гимназистки, лет по пятнадцать каждая. Знаменская, отбросив свой обычный строгий тон, впала в какую-то сладкую сентиментальность и приняла на себя роль нежной мамаши:
— Детки, встречайте гостя дорогого, да смотрите скорее, какие подарки привез нам добрый дядюшка!
Девочки не заставили себя долго просить, выхватили у меня из рук корзину и со смехом поволокли ее в столовую, быстро разрезали веревку, развернули бумаги и принялись извлекать из нее содержимое. Признаюсь, господин начальник, не пожалел я казенных денег. Коробки сардинок, килек, омаров, анчоусов встречались с восторгом. Апельсины, груши, яблоки и вина радовали не меньше, но что доставило, видимо, особое удовольствие, — это пятифунтовая коробка шоколадных конфет московского Альбера.
Быстро были расставлены тарелки, стаканы, вилки и ножи, и мы веселой гурьбой засели за пир. Меня посадили на председательское место, справа Знаменская, слева одна из гимназисток, остальные расселись как попало. Не буду передавать вам, господин начальник, подробно наших разговоров, говорилось много вздору, портниха сыпала скабрезными шутками, подталкивала меня ногой под столом, подмигивала на мою соседку. Все присутствующие пили изрядно, но сама Знаменская повергала меня в тревогу: она хлопала стакан за стаканом, не мигая и заметно хмелела. Из Николая Александровича я превратился для нее в Колю, ее рискованные вначале остроты скоро превратились в площадные циничные шутки. Меня брал страх: насвищется эта скотина — и тогда ничего от нее не выудишь. К счастью, вскоре она заявила: «Коленька, может быть, ты желаешь посекретничать с кем-нибудь из них, так сделай одолжение, — вся моя квартира, как ни на есть, к твоим услугам». Я ответил: «Нет, секретов у меня к ним нет, а вот с тобой поговорить бы следовало, да только с глазу на глаз».
— Зачем же дело стало? Поговорим в лучшем виде!
И, обратясь к своему «пансиону», она весело крикнула:
— Эй, детки, забирайте коробку конфект, да и марш подальше, а ежели какая из вас понадобится — позову!
Девочки, забрав конфеты, гурьбой высыпали из комнаты. Знаменская, пытаясь придать некоторую серьезность своему пьяному лицу, встала, нетвердой походкой прошла к дверям, плотно закрыла их и, вернувшись к столу, села:
— Я слушаю вас. Что скажете, Николай Александрович? — деловито заговорила она.
— А вот что я вам скажу, любезная Марья Ивановна: я, конечно, не без приятности провел время с вашим выводком, но только все это не то: и водку-то они хлещут, и подмазаны изрядно, а я, знаете ли, человек избалованный, всяких видов в жизни навидался, вкус у меня тонкий и первой попавшейся юбкой меня не прельстишь.
— Так, — сказала портниха, — понимаю. Вас, стало быть, на «ландыш» потянуло.
— Вот именно! Вот именно!
— Ну что ж, опишите ваш вкус, может, и найдем.
Покачав головой, я ответил:
— Просто не знаю, как и описать, дело нелегкое. — Подумав, я продолжал: — Найдите вы мне, Марья Ивановна, этакую блондиночку лет пятнадцати, с фарфоровым личиком, льняными волосами, точеными ручками и ножками, с эдакими большими синими глазами и чтобы в глазах этих была постоянная жемчужная слеза. Покажешь ей палец — она плачет, покажешь ей два — рыдает, а главное, чтобы по внешнему виду была бы ангелом чистоты и непорочности, — продолжал я, все более увлекаясь, — но вы понимаете, дорогая моя, что ангелом небесным она должна быть лишь по виду, на самом же деле в ней должен дремать никем не разбуженный еще темперамент гетеры, Мессалины, ну словом, посмотришь на нее, и дух захватывает.
И, закатив глаза, я, симулируя экстаз, судорожно скомкал левой рукой скатерть, правой ущипнул Знаменскую выше локтя, одновременно лягнув ее пребольно под столом.
— Ой, да что вы! Никак, меня за ангела принимаете? — взвизгнула она, но, быстро успокоившись, заявила: — Хоть заказ ваш не из легких, но понятный. А то иной раз среди вашего брата такие привередники попадаются, что не дай ты, Господи! — И, опрокинув еще один стакан залпом, продолжала: — Вот месяца два тому назад пристал ко мне эдакий ядовитый слюнявый старикашка: достань да достань ему хроменькую, да еще со стоном…
