– Ты уверен? Я тебя как только увидала, так сразу и подумала: а ведь он наверняка обладает какой-нибудь поразительной силой, которая, скорее всего, проявится в час страшной опасности. Я подумала: ну нельзя же быть настолько никчемным; конечно, это просто притворство!
– Совершенно уверен. Слушай, я самый обычный человек. Ну ладно, хорошо, меня подкинули во младенчестве. Не знаю почему. Так вышло. Я слыхал, такие случаи нередки. Но это не делает меня каким-то особенным. У меня нет никаких загадочных отметин, я ж не овца, и я не думаю, что я герой в изгнании, и, насколько я знаю, никаких изумительных талантов у меня тоже нет. О’кей, я хорошо умею играть на многих музыкальных инструментах. Потому что я много упражняюсь. Но в герои я не гожусь. Я просто перебиваюсь помаленьку, свожу концы с концами. Стараюсь как могу. Понимаешь?
– Ох.
– Лучше бы ты нашла кого-то другого.
– То есть ты вообще ничем не можешь помочь?
– Нет.
Снова повисло молчание. Наконец Злокозния промолвила:
– Знаешь, по многим признакам мне кажется, что это приключение организовано из рук вон плохо.
– Да неужто? – съязвил Кийт.
– Так пленников связывать не положено.
– Злокозния, ты что, не понимаешь? Это никакая не история, – как можно терпеливее объяснял Кийт. – Вот что я пытаюсь тебе втолковать. Настоящая жизнь – не то же самое, что сказка. В ней нет… никакой такой магии, которая тебя хранит и заставляет негодяев в нужный момент посмотреть в другую сторону, и не дает им стукнуть тебя слишком сильно, и внушает привязать тебя там, где под рукой окажется нож, и не позволяет им тебя убить. Да пойми же ты, наконец!
И снова – темнота и молчание.
– А вот моя бабушка и моя двоюродная бабушка были знаменитыми сказочницами, – наконец произнесла Злокозния. Голос ее дрожал и срывался. – Агониза и Потрошилла Грымм.
– Ты говорила, – кивнул Кийт.
– Из мамы тоже получилась бы неплохая сказочница, вот только папа сочинительства не одобряет. Поэтому я сменила фамилию на «Грымм» – в профессиональных целях.
– В самом деле…
– Когда я была маленькой, меня часто били за то, что я сочиняю истории, – продолжала Злокозния.
– Били? – удивился Кийт.
– Ну ладно, шлепали, – поправилась Злокозния. – По попе. Но все равно было больно. Отец говорил, соловья баснями не кормят, а уж целый город и подавно. Говорил, чтобы управлять городом, мыслить нужно практически.
– О.
– Тебя что, вообще не интересует ничего, кроме музыки? Негодяй сломал твою дудочку!
– Значит, я куплю новую.
Этот невозмутимый голос приводил Злокознию в бешенство.
– Что ж, тогда я тебе вот что скажу, – заявила она. – Если ты сам не сделаешь из своей жизни историю, ты просто станешь частью чужой истории, вот и все.
– А что, если эта твоя история не срабатывает?
– Тогда ты ее меняешь и меняешь, пока не сложится подходящая.
– Звучит ужасно глупо.
– Ха, а ты посмотри на себя. Ты – всего-навсего размытый силуэт на чьем-то заднем плане. За тебя все решения принимает кот!
– Это потому, что Морис…
– Может, нам пойти погулять, пока вам тут не надоест вести себя по-человечески? – встрял чей-то голос.
– Морис? – вскинулся Кийт. – Ты где?
– Я в водосточной трубе, и, поверь, ночка выдалась не из приятных. Ты вообще представляешь себе, сколько тут старых погребов? – донесся из черноты голос Мориса. – Персики тащит свечу. Тут так темно, что даже я вас не вижу.
– Кто такая Персики? – прошептала Злокозния.
– Еще одна Измененная. Разумная крыса, – объяснил Кийт.
– Как Шпроты?
– Да, как Сардины.
– Ага! – прошипела Злокозния. – Убедился? Вот тебе и история. Я собой довольна, я ликую, я прямо-таки злорадствую. Отважные крысы спасают наших героев… с вероятностью, они перегрызут путы.
– Ах, значит, мы снова стали частью твоей истории, так? – откликнулся Кийт. – И какую же роль в твоей истории играю я?
– Я точно знаю: романтической линии в ней не будет, – отрезала Злокозния. – А для комической разрядки ты недостаточно смешон. Прямо и не знаю. Ты, наверное, просто… кто-то. Ну, вроде как случайный прохожий, что-то в этом духе. – В темноте послышался какой-то шорох. – А что они делают? – прошептала девочка.
– Наверное, свечу пытаются зажечь.
– Крысы играют с огнем? – прошипела Злокозния.
– Они не играют. Фасоль Опасно-для-Жизни считает, что свет и тени – это очень важно. Они всегда зажигают свечу в туннелях – всякий раз, когда…
– Фасоль Опасно-для-Жизни? Это что еще за имя такое?
– Тсс! Они просто заучили слова с этикеток на старых банках, с вывесок и тому подобное! Поначалу они вообще не знали, что все эти слова означают, и выбирали те, что, на их вкус, красиво звучат!
– Да, но… Фасоль Опасно-для-Жизни? Звучит так, как будто он…
– Так его зовут. И не смей издеваться над его именем!
– Приношу свои извинения, – надменно отозвалась Злокозния.
Чиркнула спичка. Взвилось свечное пламя.
Злокозния посмотрела сверху вниз на двух крыс. Одна была… ну, просто мелкая крыска, хотя более ухоженная, нежели большинство крыс на ее памяти. Собственно говоря, большинство крыс на ее памяти были дохлыми крысами, но даже живые всегда были… какими-то нервными, дергаными, все время нюхали воздух. А эта просто… наблюдала. И словно бы видела ее насквозь.
Вторая, белая, была еще мельче первой. Она тоже наблюдала за девочкой, хотя точнее было бы сказать, напряженно вглядывалась. Глазки у нее были розовые. Злокознию обычно не интересовали чужие чувства – она всегда считала, что ее собственные на порядок интереснее, но в этой крысе ощущалось что-то грустное и тревожное.
Крыса тащила за собою небольшую книжицу с яркой цветной обложкой; по крайней мере, для человека эта книжица показалась бы небольшой – размером с полкрысы. Злокознии никак не удавалось разобрать название.
– Это Персики и Фасоль Опасно-для-Жизни, – представил Кийт. – А это Злокозния. Ее отец – мэр этого города.
– Здравствуй, – промолвил Фасоль.
– Мэр? Это ведь правительство, так? – уточнила Персики. – Морис говорит, правительство – это опасные преступники: они воруют у людей деньги.
– Как ты научил их говорить? – спросила Злокозния.
– Они сами научились, – отозвался Кийт. – Это тебе не дрессированные зверюшки, знаешь ли.
– Так вот, мой отец ни у кого ничего не ворует. А кто им внушил, будто правительство – это?..
