Да обижались, конечно. Говорили: вот, допрыгаешься, с тобой вообще никто дружить не будет. Но когда я представляю, как со мной никто больше не дружит, первое, о чем думаю: это сколько же времени у меня освободится! Ну и отлично, пусть не дружат. Разворачиваюсь и ухожу. А вслед несется: «О-о-о-ой! Ты куда-а-а-а?» В человеческих отношениях железно работает простое правило: кому больше надо, тот и платит за все. В смысле, подстраивается, подлаживается и терпит неудобства. А мне человеческого общения всегда было надо меньше, чем в среднем по палате.
Мы в ту пору не были знакомы, но подозреваю, что тебе всегда было чем заняться.
Например, затупить в свой богатый внутренний мир. К этому способу проведения досуга у меня натурально призвание. Я в эту несказанную красоту вообще навсегда затупить могу. В любой момент. Просто осознаю некоторую нецелесообразность такого поведения и держу себя в руках.
Ну и потом, для меня общение всегда было работой. А работать я не особо люблю. Но уж если берусь, стараюсь сделать хорошо. Еще и поэтому я с детства не боюсь остракизма – работы же сразу убавится! Ура! Но не тут-то было. Хрен мне, а не остракизм.
Двадцать гостей развернулись на пороге и ушли на цыпочках, опасаясь услышать выстрелы.
Это они молодцы, вовремя осознали опасность. Но с близкими, конечно, совсем другой разговор.
Близким можно все, чего уж там.
В том числе, без предупреждения ввалиться ко мне в пять часов утра, чтобы принять ванну. Или там, не знаю, испечь у меня на кухне пирог. А потом унести домой, не дав мне попробовать. Хорошо, что настолько близких мало, вот что я тебе скажу.
Ну и полная взаимность в этом вопросе – обязательное условие. То есть мне тоже можно в пять утра печь пирог у них в ванной – теоретически. На практике мы такой ерундой, конечно, не занимается. И вообще ведем себя гораздо деликатней, чем с чужими. Но знаем, что по умолчанию можно все.
У меня тоже есть несколько человек, которым я буду рада в любое время. А все остальные пусть звонят и договариваются. Хотя бы потому, что меня просто может не быть дома: я же целыми днями, хвост задрав, по городу ношусь, на небо смотрю, море нюхаю.
Сейчас в этом смысле очень удобная эпоха. Можно не гадать, застанем ли мы кого-то дома. Со средствами связи все у нас хорошо.
Я вообще очень люблю нынешнее время. В сравнении с недавним прошлым оно прям отличное получилось.
С точки зрения удобства оно, да, вполне удалось.
С точки зрения возможностей для любого отдельно взятого человека прожить несколько жизней – тоже.
Что ты имеешь в виду?
Смотри. Я помню, как мы с мамой пекли праздничный пирог и выкладывали на нем вишенками «35». Маме исполнилось Тридцать Пять! Она была по-настоящему взрослая женщина, полжизни позади. Даже две трети жизни: вся юность, студенчество, все, о чем можно потом вздыхать и чему уже не получится радоваться, потому что ни энергии, ни возможностей таких не будет, ни свободы – вот это все было позади. Впереди оставалась старость в кругу условных внуков.
Елки. Какой мрак.
И это, заметь, Москва конца восьмидесятых, а не условный Усть-Ногайск начала прошлого века. Все было предсказуемо шопиздец. Кроме крушения Советского Союза, который, слава всем богам, таки рухнул. И оказалось, что в некоторых других частях мира люди уже давно живут иначе. Что вообще в принципе как-то иначе может быть.
И для нас все изменилось – так быстро, слушай! Сейчас мне сорок один, и этот возраст считается то ли зрелой юностью, то ли юной зрелостью.
Ну, скажем так, начало среднего возраста. Здравствуй, настоящая интересная осмысленная жизнь.
Детей родила и вырастила? Самое время пойти куда-нибудь поучиться, выйти еще раз замуж, сменить страну проживания. Нет детей? Ну, успеешь еще, если вдруг захочешь, какие твои годы.
Моя мама родила меня в тридцать девять. Всю дорогу рыдала от стыда. Считалось, что это страшный позор. Ну и конечно родится дебил, это понятно. Акушерки в роддоме и соседки по дому недобро усмехались: так ей и надо, ишь чего затеяла на старости лет!
Вот что у них было в головах, а?
Ну ясно что. А кроме дерьма очень много страха, заветы предков и скудная щепотка личного опыта, на основе которого базировались общие представления о человеческой жизни в целом. Все два. Ну, максимум три.
И понятно было, что жизнь – одна, и у нее есть этапы: до двадцати трех – учишься, потом – замуж, немножечко поработала, потом дети, а потом дорабатываешь, доживаешь, детей выучиваешь. А если что-то ты делаешь не так, как положено, или просто невовремя, то ты кривой и неправильный, и жизнь (единственная!) пошла под откос.
А сейчас? До семнадцати девочка – школьница, потом – пошла поработала, потому что захотелось побыть взрослой. Потом решила учиться, вернулась к родителям, потому что захотелось снова немножко побыть ребенком. Потом внезапно сложилась карьера – и оп-па! – она уже самая взрослая в доме. Потом можно прожить еще одну жизнь матерью. А потом – когда дети подрастут и захотят самостоятельности – еще немножечко поучиться и, например, организовать стартап. Ну и у мальчиков, думаю, примерно то же самое. Со стороны, по крайней мере, выглядит так.
Ну, ты учти, что сейчас очень неоднородная жизнь. Я имею в виду, что соседей по лестничной площадке может разделять столетие. А то и пара-тройка столетий. Если иметь в виду менталитет.
То есть передовая прогрессивная сорокалетняя молодежь живет примерно так, как ты рассказываешь. И одновременно двадцатипятилетнее старичье, завернувшись в простыни, ползет на кладбище (которые женского пола – через роддом).
Мне кажется, всегда так было. Разные слои общества, разные менталитеты, разные представления о должном и просто возможном. Но сейчас стало гораздо проще узнать, какие вообще есть варианты. И о том, что двадцать восемь лет – это уже конец жизни, и о том, что шестьдесят – самое время для чего-нибудь новенького.
Ну да, за это спасибо информационному обществу. О массовой внутренней свободе еще, конечно, нет речи, но о потенциальной ее возможности (и ответственности перед собой, которая всегда идет в паре с возможностью), пожалуй, уже есть.
Потому что, скажем, в годы моей юности самые прогрессивные интеллектуалы не то что просто не дотягивали до всего, о чем ты здесь говоришь, но просто не имели к этому никаких теоретических предпосылок. У меня, собственно, тоже не было предпосылок. А только неудобная (для окружающих) черта характера – упрямство. И логичным образом вытекающее из нее убеждение: все должно быть или по-моему, или никак. Но при этом никакого культурного бэкграунда. Никаких опор. Наоборот, вся совокупность доступной части мировой культуры свидетельствовала, что я ошибаюсь: жизнь устроена не по моему вкусу, а скучно и подло, как все вокруг говорят. Но это знаешь, как с двадцатью гостями на пороге: когда у тебя врожденный талант посылать на хрен, все что угодно можно туда послать. И убедиться, что ничего особо страшного не случилось. В смысле никто тебя не убил. И даже не попытался. А значит – ура! – можно повторить на бис. Это самый лучший способ обращаться с внушенными культурой страхами – переступить черту и уцелеть. Потому что никакие теории не заменят хорошую практику, в финале которой все внезапно остались в живых.
