Я спросила, не стоит ли в таком случае составлять генные профили всех новорожденных. Стефансон отнесся к этой идее благосклонно, ведь чем больше у нас информации, тем эффективнее будет наша помощь человеку в будущем.
— Послушайте, — сказал он устало. — Многих раздражает, что они не могут разобраться в генетических данных. Но поскольку на нашей планете жизнь построена на ДНК, и у нас есть возможность понять, как эта молекула ею управляет, было бы глупо отказываться от знания генетической информации. Просто преступно скрывать ее от людей, пока мы, ученые, не разберемся, как в точности те или иные гены влияют на биологию, психологию и социальное поведение человека.
Он явно не желал больше продолжать беседу и, обращаясь к Фармеру, спросил, не хочет ли тот взглянуть на последние образчики его фотографического искусства. И, не дожидаясь ответа, он повел нас по коридору в комнату, где не было ничего, кроме 8 громадных фотографий, прислоненных к стенам. Все они были сделаны на берегу моря недалеко от офиса. Мокрая галька, морские водоросли, снятые с небольшого расстояния и отпечатанные на алюминиевых пластинах.
— Чтобы получить подобные снимки, нужны специальные линзы и насадки, — объясняет Стефансон. — Больше всего на свете я люблю бесцельные прогулки с единственным компаньоном — фотоаппаратом.
Я спрашиваю — немного язвительно, — бывают ли обычные фукусы такого ярко-фиолетового цвета или тут что-то не так с экспозицией. Он отвечает, что такие они и есть на самом деле, и выдает целую лекцию о красоте и уникальности исландского ландшафта.
— Это самое прекрасное место в мире, — мечтательно говорит Стефансон.
Его фотографии действительно великолепны, но меня это почему-то раздражает. Ощущается какая-то дисгармония между физически безупречным субъектом, научным светилом, успешным бизнесменом и утонченным художником. И откуда-то, из глубин моего сознания, снова всплывают слова отца о «хороших генах».
Как получается, что свернутая в тугой клубок молекула ДНК — носитель генетической информации — делает нас людьми? Из 6 миллиардов пар азотистых оснований нашего генома только несколько процентов отделяют случайно выбранного человека от случайно выбранного шимпанзе. А различие между двумя опять-таки случайно взятыми представителями рода человеческого по генетическим меркам не превышает и половины процента. Подумать только: именно они и делают столь несходными открытого и дружелюбного, с курчавой шевелюрой Фармера; агрессивного, острого на язык, застегнутого на все пуговицы Стефансона и меня!
— Итак, — произносит светило, вторгаясь в мои мысли, — насколько я понимаю, вы получили результаты тестирования своей ДНК и хотите о чем-то меня спросить?
— Это не страшно. Даже при том, что предрасположенность налицо, если вы не курите, риск уменьшается практически до нуля.
Я обещала, что больше никогда даже не прикоснусь к сигаретам. Однако есть еще один повод для беспокойства — базальноклеточная карцинома, самая распространенная форма рака кожи. Оказалось, что и здесь нет причин бить тревогу.
— У меня была одна такая штука; ее удалили — и больше я о ней не вспоминаю. Просто не нужно жариться на солнце.
Я так и делаю, но, признаться, есть еще кое-что, чего я не понимаю. Я всегда была, что называется, кожа да кости, и вот теперь deCODEme сообщает, что мне грозит ожирение. Ожирение? Мне! Может быть, при тестировании произошла ошибка?
— Нет, — решительно отреагировал Стефансон. — Насчет риска ожирения мы с вами — близнецы, но мой вес держится на одном уровне уже много лет, — может быть, еще и потому, что я регулярно делаю гимнастику. Три часа в день. Без этого я впадаю в депрессию. Мутация в том или ином гене многофакторного заболевания никогда не даст вам точного прогноза, потому что генов, влияющих на этот прогноз, много. К тому же исход в значительной степени зависит от факторов негенетической природы. Допустим, у вас в геноме присутствуют несколько очень хороших генных вариантов, а вот их проявление, т. е. мера воздействия на организм, — тайна за семью печатями. Какие-то из этих генов работают, экспрессируются, а какие-то — нет.
Я в удивлении воззрилась на него. Получается, что генный профиль по сути не дает никакой информации!
— Вовсе нет. Он может сказать вам, что вероятность того или иного исхода — скажем, ожирения, — в вашем случае больше или меньше среднепопуляционной, но что будет на самом деле — не в его компетенции.
Для иллюстрации роли среды Стефансон привел случай из практики собственной фирмы. Занимаясь выяснением генетической природы меланомы, ее эксперты обнаружили некий генный вариант рецептора меланокортина, который по-разному проявлялся в разных популяциях европейцев.
У испанцев его наличие втрое повышало риск мелономы, а у жителей Исландии не давало вообще никаких последствий — возможно, потому, что солнце исландцев совсем не балует. В Швеции, занимающей промежуточное положение по числу солнечных дней между Исландией и Испанией, вероятность заработать меланому тоже находится где-то посередине.
— Мы обнаружили также три генных варианта, связанных с повышенным риском мерцательной аритмии. У китайцев каждый из них встречается втрое чаще, чем у европейцев, но при этом первые страдают аритмией крайне редко. Найти этому объяснение гораздо сложнее, чем в первом случае. И это означает, что прежде чем представлять генный профиль как прогностический инструмент, следует детально разобраться в роли факторов среды.
Пока я собиралась с мыслями, Стефансон продолжал свой просветительский монолог. Оказывается, важно, от кого вы унаследовали «плохой» ген — от отца или от матери, то есть находился ли он раньше в яйцеклетке или в сперматозоиде, обошедшем своих собратьев при оплодотворении. Специалисты из deCODEme смогли приподнять завесу тайны, окутывающую этот феномен, поскольку располагали не только генетической информацией о почти 40 тысячах жителей Исландии, но и данными об их общих родственниках. Используя особую методику анализа, они обнаружили целую череду генных вариантов, проявляющих свое действие по-разному в зависимости от происхождения. Например, один из таких вариантов увеличивал риск диабета на 30 %, если был получен от отца, но уменьшал на 10 % в случае материнского происхождения
[26]. Такая разнонаправленность привела к тому, что этот вариант оставался незамеченным, поскольку при обычном статистическом анализе она нивелировалась. К этим наблюдениям добавилось еще одно, обнародованное в журнале Nature: идентифицирован генный вариант, повышающий риск рака кожи в том случае, когда ген получен от отца. То же самое — и для рака груди.
Теперь Стефансон, похоже, собирался порассуждать о так называемой missing heritability — потерянной наследственности.
— Эффект обнаруженных на сегодня генных вариантов в очень большом числе случаев не укладывается в традиционную схему наследования различных заболеваний, — сказал он.
