Прежде всего — ген СОМТ, здесь у меня укороченный вариант в двойной дозе, отчего я плохо справляюсь с эмоциями. Затем — варианты гена BDNF, отвечающие за мою слишком сильную реакцию на стресс. Плохое сочетание. Плюс к этому две копии гена МАОА с пониженной активностью, виновники агрессивности и импульсного поведения — депрессии, если вы женщина. И наконец, две копии укороченного SERT, гаранта психологической ранимости и склонности к депрессии. Сложите все вместе — и вы получите портрет законченного психопата. Как сказал мой бойфренд, «хорошо еще, что тебе не напророчили опекунство и ранний выход на пенсию».
Можно постоянно напоминать себе, что генетические данные содержат в себе изрядную долю неопределенности и носят статистический характер. Совсем не обязательно «плохие» гены сыграют злую шутку именно со мной. Но никуда не денешься — в генетической лотерее я лузер, одна из тех, кто по воле рока получил избыточную дозу чувствительности, эмоциональности и ранимости.
Однако вот что считает Джей Белски, детский психолог из Биркберк-колледжа Лондонского университета: «Следует говорить не о ранимости, а о податливости, пластичности. Человек с “плохими” вариантами генов SERT и МАОА, которого относят к группе “риска”, более восприимчив к окружающему миру
[88], и вовсе не только к отрицательным его сторонам, но и к положительным. Его генетика не одномерна».
Понятие «ранимость» и «риск» так прочно засели в голове психологов, что даже самые продвинутые из них как бы не замечали пластичности, даже когда она вытекала из их собственных исследований. Белски с коллегами внимательно просмотрели результаты исследований таких знаменитостей, как Авшалом Каспи и Терри Моффит, и увидели в них кое-что интересное: когда у носителей неблагоприятных вариантов генов SERT и МАОА еще и трудное детство, это существенно повышает вероятность того, что в будущем у них возникнут поведенческие проблемы и разовьется депрессия. Но верно и обратное: если в детстве все было в лучшем виде, то депрессия и прочие неприятности настигают носителей этих вариантов реже, чем обладателей «стойких» генов. Чувствительность берет верх над непреклонностью. Такие люди извлекают из безмятежного детства больше, чем их «нормальные» сверстники. Они расцветают. Психолог Брюс Эллис и педиатр Томас Бойс, говоря об этом феномене, проводят сравнение между одуванчиками и орхидеями
[89]. Люди-одуванчики крепкие и живучие, они — соль земли, ведущие весь свой род через испытания. Люди-орхидеи, хиреющие при плохом уходе, при хорошем превращаются в украшение человеческого рода.
Но вот вопрос: что такое нормальное или даже счастливое детство? Вероятнее всего, решающими являются взаимоотношения родителей и детей. Свидетельства этому можно найти в научных исследованиях.
Так, группа ученых из Колумбийского университета в Нью-Йорке обнаружила в 2009 году, что родительская забота нивелируют эффект неблагоприятного варианта МАОА, отвечающего за повышенную ранимость. Они попросили 159 женщин, чьи родители страдали депрессией или биполярным расстройством, оценить «качество» своего детства, а кроме того, рассказать о травмирующих ситуациях в тот период — разводе родителей, смерти кого-то из близких, физическом насилии, сексуальном домогательстве. Затем все участницы прошли психологическое тестирование с целью определения их агрессивности и степени импульсивности поведения. И наконец, были тестированы их МАОА-гены
[90].
Обнаружилось, что женщины, обладающие неблагоприятными вариантами указанного гена, крайне чувствительны к стрессовым ситуациям в детстве: они были более агрессивными и импульсивными, чем женщины с «нормальными» МАОА-генами. Но они же были единственными, на ком хоть как-то сказалась родительская забота: их склонность к агрессии ею частично нивелировалась. В отличие от этого, генетически «крепкие» женщины не получили никаких особых преимуществ от того, что в детстве, по их словам, они получали в достатке родительской любви. Стрессовые ситуации вызывали у них агрессию, поведение было непредсказуемым.
Проштудировав как следует литературу, я позвонила Сесиль Лихт и попросила подробнее рассказать о сверхчувствительных личностях, среди которых я теперь числилась. Молодая ученая дама объяснила, что хочет исследовать, как сказываются те или иные генные варианты на нашей локализации в пятимерном пространстве личностных координат и как они соотносятся с детским опытом. Я тут же вспомнила Роберта Плонима, утверждавшего, что этот опыт играет ничтожную роль в развитии личности. Но Лихт сослалась на некоторые новые данные, в частности, полученные Джеем Белски, согласно которым это справедливо только в отношении генетически стойких личностей. Чувствительные же, вроде меня, могут отзываться на то, что с ними происходило в детстве.
Каким же образом оценить родительское влияние, тем более что все это — дела давно минувших дней? Взаимоотношения детей и родителей — сложная штука и разобраться в ней с помощью опросника из 50 пунктов представляется нереальным. Лихт с сотрудниками в своих исследованиях выделили два аспекта этих взаимоотношений, по их мнению, ключевых: был ли ребенок окружен заботой или чувствовал себя отверженным; рос ли он в обстановке свободы или был поставлен в жесткие рамки. Лихт сформулировала это так: «Представьте шкалу, на одном конце которой находится рациональный контроль, а на другом — свобода, смягчаемая дружеской опекой».
Тут я не могла не вспомнить своего дорогого папочку. Сколько часов провели мы вместе, читая или болтая о том о сем! Он говорил со мной, как со взрослой, даже когда я была ребенком. Разумеется, не все в моем детстве было безоблачно, но отец всегда был рядом. Я могла рассказать ему о неразделенной любви и всяких неурядицах — и находила поддержку, но поступала по своему разумению.
— Как я могу что-то тебе приказывать, если ты гораздо рассудительнее меня, — сказал он мне однажды. Я была тогда в третьем классе, и не знала никаких запретов. Ложилась спать, когда хотела, возвращалась домой в любое время, смотрела по телевизору все, что угодно. Все это, как считал папа, его «чувствительная» дочь могла контролировать сама. И когда мой самоконтроль давал сбой, ошибка исправлялась изрядной порцией иронии.
В пятом классе я с подружкой попалась на мелкой краже. Нас отвели к владелице магазина, которая потребовала, чтобы мы позвонили родителям. Позвонили, конечно, моему папе; он тут же пришел, вызволил нас из рук разъяренной леди и утихомирил ее. Моя соучастница, рыдая, отказывалась идти домой, уверяя, что мать разорвет ее на части. Тогда папа, подхватив нас обеих, отвез к ней домой и предотвратил смертоубийство, успокоив вспыльчивую мамашу. По дороге он провел с нами небольшую беседу в своем духе. «Девочки, надеюсь, вы понимаете, как глупо воровать какие-то там конфетки и безделушки. Куда как солиднее утащить дорогущий телевизор или музыкальный центр, хотя это и весьма обременительно».
