Для меня это оказалось школой. Я видела, как эта маленькая женщина создает прекрасные массовые сцены, как она работает, изобретает мизансцены. Это действительно адский труд: собрать всех звезд, каждая из которых со своими капризами, своим форсом, и с каждой отрепетировать ее роль. Кто-то отказывался, не хотел делать то, что она предлагала. Не обходилось и без слез, но Алла Борисовна добивалась своего. Этот мюзикл стал ее ноу-хау.
Я исполнила на этих «Встречах» две песни. В одной из них — песне «Я подниму тебя на обессиленных руках» — моим партнером стал Рустам Салбиев. Мы должны были изобразить влюбленных, которых разлучают. Алла Борисовна пригласила нас на сцену, показала траекторию нашего движения и сказала, что в самый кульминационный момент песни, когда я кричу «Я тебе не враг, я подниму тебя на обессиленных руках!» — я должна припасть нежно к груди Салбиева, он обовьет меня своими могучими руками, я медленно сползу к его ногам и встану перед ним на колени.
Для меня все это было ужасным: до тех пор я никогда ни перед одним мужчиной не падала на колени. И себе сразу представила, как в «Олимпийский» придет мой муж, сядет в первый ряд, а потом дома сотрет меня в порошок:
— Ты что такое там делала на сцене? Ты, восточная женщина!
Предвидя это, честно пожаловалась Алле Борисовне. Но она сказала:
— Ты должна, девочка моя, выбирать: либо ты актриса, либо нечто прямо противоположное.
И, поборов страх, я все сыграла. Между прочим, мне очень понравилось играть именно эту сцену.
Валя Юдашкин для нее сшил мне замечательное платье, я первый раз надела кринолин и чувствовала себя восточной красавицей.
Правда, тут произошел забавный случай. Валя постарался показать оголенными прелести моего тела и сделал огромное декольте, и вот, когда я в порыве страсти и огня, развела руками и закричала «О, мой любимый!» — я не заметила, что мое платье немножко сползло вниз и все, что находилось под ним, оказалось сверху. А я припала к коленям Рустама и с воодушевлением продолжаю играть. Все замечательно! Тут начинается фонограмма песни Аллы Борисовны, я сажусь живописно на камушки, она выходит, чуть поворачивается ко мне и тихо говорит:
— Сиськи-то спрячь!
Это мое первое появление на большой сцене! Перед пятнадцатитысячным зрителем!
Конечно же, репетиции с Пугачевой стали для меня неким мастер-классом. Я открыла для себя незнакомую мне постановочную ситуацию: артист не должен работать только со своим произведением или на зрителя. Нужно уметь использовать все, что находится вокруг.
Боря Краснов придумал для мюзикла потрясающие декорации.
В одной из них я пела на фоне старого замка, гор, скал. И Алла Борисовна просила меня общаться и со звездами, и со скалами, медленно при этом поворачиваясь почти на 360 градусов. Я попыталась это выполнить, но, видно, сделала все формально. И тогда она остановила меня и сказала:
— Понимаешь, каждый камень, звезда на небе, листва на дереве возле замка — они живые, они хотят тебя понять, желают быть любимыми. Помоги им!
Чаще всего она говорила недлинными фразами. Скорее даже, незаконченными. Но все было понятно. То ли потому, что я тогда ловила все на лету, то ли потому, что она действительно гениальная женщина и режиссер-постановщик.
Иногда говорят:
— Вот почему она нас не берет в следующие «Рождественские встречи»? Что, забыла нас?
Я считаю, нельзя ничего требовать и просить. Тебе дали старт, достаточно серьезный. Это ступень, с которой можно либо взлететь, либо упасть. А дальше надо полагаться только на себя.
Недавно один молодой человек сказал мне:
— Знаешь, я теперь очень хорошо понимаю женщин. Песни Пугачевой мне объяснили, насколько они ранимы, чувствительны, горды и независимы. И как им нужно, как они хотят избавиться от этой независимости.
Удивительно! Но в самом деле — сколько людей воспиталось на образах, эмоциональном настрое, которые она несла и несет в своих песнях.
«Встречи-2000». В своем доме
Начались они со ставшего почти традиционным эпиграфа-монолога Пугачевой:
— Я никогда не знаю, что будет дальше, куда кривая вывезет. Не знаю, будут ли «Рождественские встречи» в следующем году. Не знаю. Захочу — будут, а не захочу — не будут. Найдется кучка недоброжелателей, которые даже обрадуются, если эти «Встречи» не состоятся.
Я, может, и сама не хотела бы сейчас их делать. Время такое — бал сатаны, а не Рождество. Но люди присылают письма, спрашивают на улице о них. И я понимаю: они нужны.
Нужны не для двух дебилов, которые объявляют их по дурацкой моде «неформатом», а для тех, особенно одиноких, кто не может себе позволить в Рождество куда-то пойти и отметить его, для тех, кто остался дома и хочет праздника. Сидит на стульчике или диванчике, смотрит нашу программу и радуется, что общается с хорошими людьми, которые поют без всякого выпендрежа, от души к душе и никакого негатива не несут.
Ведь, если разобраться, мы не разыгрываем религиозный праздник. У нас проходит светская тусовка, добрая, окрашенная Рождеством, в атмосфере любви. Все это требует немалого труда: нужно поставить программу, отобрать номера, отказаться от того, что не соответствует ее духу. Я мучаюсь ужасно, когда приходится что-то сокращать. Хорошо, когда артисты-коллеги понимают необходимость этого. А некоторые плачут, могут обидеться. Перед Лаймой Вайкуле до сих пор чувствую себя виноватой.
С другой стороны, иногда подумаешь: ты стараешься, выкладываешься, а что же тебя не отметят никак? Нет, не нужно мне никаких «Тэфи», «Триумфов», ничего этого не нужно. Но хоть бы раз просто похвалили. Знаю, когда-нибудь похвалят, только тогда у меня вряд ли останется потребность в этом.
Или мне советуют (да я и сама начинаю размышлять об этом): а что, если все, затраченное на «Встречи», да пустить тебе, дуре, на себя? Какой бы сольный концерт мог родиться! Но отбрасываю это.
Я прожила год, что-то у меня накопилось, повернулось во мне, я повзрослела, постарела. Изменились круг общения, погода, атмосферное давление — все что угодно. И настала пора подвести годовой итог. И тогда возникают новые «Рождественские встречи», к которым привыкли, как к «Новогодним огонькам». И хочется устроить людям праздник.
* * *
Алла написала более трех десятков своих песен.
Что, не представляла, на какой путь вступает? Не знала о всевластии цензуры, без штампа которой «Дозволено к исполнению» в то время ни одного слова с эстрады нельзя было ни произнести, ни спеть? Не слыхала о самодержцах-худсоветах, косо смотрящих на каждого непрофессионального, то есть не ставшего членом творческого союза, автора?
Все знала. Но искала свою песню, и в какой-то момент случилось так, что никто другой за нее такую написать не смог.
Как это началось?
