Уго подскочил прямо к ним.
– Одевайтесь! – рявкнул он. – Вы уволены, оба.
– Нет, они не уволены. – Питер пытался не лопнуть от смеха.
Эти двое, каждому почти по шестьдесят лет, прячутся по углам, чтобы по-быстренькому уединиться. Джек уже десять лет как в разводе, Викки – вдова, так что никому от этого вреда не будет.
– Перестань, Уго, у меня на лице уже побывали все оттенки красного, и я знаю, что не у меня одного.
– Нет, это совершенно неприемлемо, – сказал Уго. – Они уволены.
– Не будь мудаком. Это хорошие люди. Они упорно трудятся для нас.
Уго с яростью повернулся к нему.
– Мудаком? Ты только что назвал меня мудаком?
– Нет. Я не называл тебя мудаком, я попросил тебя не быть им. Это большая разница. – Питер все еще сдерживал смех. Определенно слишком много энергетиков за сегодня и слишком мало сна.
Уго приблизился настолько близко, что Питер почувствовал запах колбасы, которую он ел на завтрак.
– Я старший научный сотрудник Массачусетского технологического института, самый молодой лауреат премии в области биотехнологии. Больше никогда не смей так со мной разговаривать.
Питер поднял руки в знак примирения.
– Прости. Я ведь пошутил. Просто пытался облегчить неловкое положение. – Он повернулся к своим сотрудникам-любовникам. – А теперь мы ненадолго оставим вас наедине.
– Нам очень жаль, доктор Сэндовал, – раздался из-под одеяла голос Викки, похожий на голос девочки-подростка, застигнутой отцом на заднем сиденье машины со своим парнем.
Питеру вновь пришлось напоминать.
– Викки, вы снова забыли мое имя? – взяв себя в руки, спросил Питер. – Мне снова придется представиться.
– Простите, Питер. Больше такого не повторится.
– Нет, нет, я думаю, это должно происходить так часто, как вам, ребята, захочется, но только не в рабочее время. Хорошо?
– Вы нас понимаете, – сказал Джек. – Спасибо, сэр.
Они удалились, и наступила тишина, нарушаемая лишь шарканьем их ботинок о грязный бетон.
Питер вовсе не собирался извиняться за мудака. Учась еще в средней школе и колледже, он и Мелисса сменили миллион дрянных работ. Питер прекрасно помнил то чувство, когда к тебе относятся как к дерьму из-за того, что на тебе белый фартук или чужой бейджик с именем Венди и фотографией рыжеволосой девушки на нем. Он никогда этого не забудет.
Питер снова задумался, как он вообще мог подружиться с Уго. Единственное, что у них было общее, – это плохое детство. Кошмары Уго закончились, когда его забрали на усыновление из детского дома в Боснии, производившего впечатление концлагеря. После окончания войны его усыновила сербская пара, обеспечив ему хорошую жизнь. И нужно было просто с ней смириться. Плохое детство Питера было не таким ужасным, как у Уго, но скверный период длился дольше.
Именно Уго, а не он, предложил дружбу в Стэнфорде, подойдя к нему на семинаре, представившись и предложив пойти выпить. Питер подозревал, что Уго влекло к нему из-за его популярности. Тогда Уго встретил Изабеллу, которая постоянно ходила в гости к Мелиссе. Уго стал его семьей, и у Питера не осталось выбора, дружить с ним или нет.
9
Весь мир висел над ним, затмевая небо. Пока Фоллер падал, земля то появлялась, то исчезала перед глазами. Открывался прекрасный вид: именно такой наблюдали те бедняги, которые спрыгивали с обрыва от горя и голода в первые дни, и те тысячи несчастных, которых сбрасывали с края света. А теперь он открывался и для Фоллера.
Он инстинктивно размахивал руками, пытался найти, схватиться за что-то, что остановило бы его падение. Крики заглушали порывы ветра, который словно стегал его кнутом по лицу. Крошечная мысль, что он ударится о твердую землю, все еще проскальзывала в голове, но глаза убеждали его в обратном.
* * *
В конце концов сквозь ужас и панику начали пробиваться ясные мысли.
Маргаритка, должно быть, безутешно рыдала. Стояла ли она еще на обрыве и смотрела, как он падает и исчезает, как пятнышко? Он ненавидел себя за это. С Первого Дня у девочки было достаточно страданий.
Фоллер в отчаянии закричал и ударил себя ладонями по щекам. Что же случилось с парашютом? Он ведь проверял стропы, прежде чем его сложить и покинуть здание музея.
Теперь у него была вечность, чтобы разобраться в этом. Схватившись за одну из строп парашюта, он смотал ее и осмотрел стальные крючки, к которым должны были крепиться зажимы для концов свободных строп. Затем он смотал свободные и внимательно их изучил.
Они были вырваны из зажимов. Он падал слишком быстро, такую скорость узлы выдержать не смогли. Как он мог быть таким глупым? Прежде чем прыгать, он должен был проверить парашют более тщательно. Он мог привязать к нему что-то тяжелое и сбросить с башни на длинной веревке. Теперь он страстно желал исправить то, что натворил.
Фоллер разжал губы, чтобы выругаться, но тут же закрыл рот. Ветер был безжалостен. Как только он открыл рот, щеки затрепетали, как крылья бабочки, принося не очень приятные ощущения.
Вытянув шею, Фоллер посмотрел вверх. Мир был размером с муравья.
Он видел, как мир сжимается, и не желал отводить взгляд, потому что смотреть больше было не на что. Небо, которое он так любил, теперь его пугало.
И даже в его имени звучала ирония: оно тоже отсылало к смерти. Это как назвать себя Умирающий от голода или Истекающий кровью.
Расстегнув замок рюкзака, он нащупал там свои скудные пожитки. Они уже не спасут его, но это единственная связь с живым миром. Ему хотелось ощущать что-нибудь твердое, весомое, что угодно, только не пустоту.
После подъема на башню во фляге оставалось еще немного воды. Даже если бы она была наполнена до краев, это его все равно не спасло бы. Из вещей у него были два куска сушеного собачьего мяса, игрушечный парашютист, по чьей вине он оказался здесь, карта и фотография в заднем кармане.
Убедившись, что держится крепко, он достал из кармана снимок и, чтобы не выронить, взял его двумя руками за уголки. Еще раз посмотрел на женщину с фотокарточки. Ее голова лежала на его плече. Она была невероятно прозрачной, бледная кожа будто светилась. Черные волосы до плеч, осыпанные веснушками острые скулы. Твердая, чуть квадратная челюсть, которая выглядела бы слишком мужественной, если бы не оттенялась выразительными зелеными глазами. Глядя на ее лицо, ее светлую улыбку, он не мог разобраться в водовороте эмоций, которые испытывал.
Сколько дней он провел до этого, блуждая по улицам в поисках этой женщины? Достаточно, чтобы узнать, что их мир теперь был девятнадцать тысяч шагов в длину и десять тысяч в ширину.
Земля была пятнышком, веснушкой в небе. Фоллер летел сквозь облако и некоторое время ничего не видел. Вскоре оно рассеялось, и ему открылся вид на его мир. Фоллер не мог отвести глаз, даже когда облака вновь все закрывали.
