– Он из другого района. Думаю, из Верхнего квартала, – сказал папа. Игнорируя расспросы детей, он развернулся: – Я скоро вернусь.
– Воды, – снова прохрипел Фоллер. Но никто не двинулся с места.
Отец детей вернулся с грязным обломком кирпича.
– Проще всего треснуть его по черепу и сбросить в канализацию.
– Нет! – воскликнул Фоллер, поднимая руки.
– Дети, возвращайтесь домой, – жестом указал отец. – Вы слишком маленькие, чтобы смотреть на такие вещи.
– Подожди, Бо. Может быть, нам стоит отвести его к людям Мунларка, – сказал лысый мужчина с седой полукруглой бородкой.
Затем добавил:
– Если он из Верхнего квартала, то может знать что-то полезное.
– Мунларк, – согласился Фоллер, чувствуя, как колотится сердце.
– Христ, но дорога туда и обратно займет два часа, – сказал Бо, игнорируя Фоллера.
– И ты говоришь, что не стоит дружить с Мунларком? Мы приведем ему шпиона, а он это запомнит.
– Я не шпион, – перебил их Фоллер.
– Ага, – рассмеялся лысый. – Ты упал с неба.
Наклонившись, он помог Фоллеру сесть.
– Вставай, пацан.
Они говорили странно. Акцент – всплыло слово в голове Фоллера. Мужчина пытался поставить Фоллера на ноги, но его колени отказывались выпрямляться.
– Вставай, – сказал Бо, встряхнув Фоллера так, что он рухнул в руки парня. – Христ, помоги-ка мне с ним.
Лысый мужчина взял Фоллера под руку. Сняв с него ремни парашюта и отшвырнув их в сторону, незнакомцы позволили ему повиснуть на себе и начали тащить.
– Папа, а если в этом? – позвал один из детей.
Они остановились. Мальчик держал ручку красной строительной тачки, прислоненной к низкой стене.
– Неплохая идея. Давайте ее сюда.
Фоллера погрузили в тачку, как мешок с мукой. Не имея никаких сил, Фоллер прислонил голову к одной из ручек тачки.
IV
– Эй, это же наш вундеркинд! – попыталась как можно радостнее крикнуть Изабелла, но ее голос дрожал. Она сидела на кровати, руки лежали на коленях ладонями вверх, а пальцы резко то сжимались в кулаки, то разжимались.
Сколько дней прошло после поставленного ей диагноза? Восемь? Прион действовал очень быстро. Скоро все ее тело будет себя так вести. Прион постепенно разрушал нервную систему Изабеллы, через месяц она совсем не сможет себя контролировать.
На глаза Питера навернулись слезы, но он продолжал улыбаться.
– Привет, Рыжая Соня
[15]. Как ты себя чувствуешь?
– Как дерьмо, если ты действительно хочешь знать. Как большой старый мешок дерьма.
Питер рассмеялся.
– Прости. Это не смешно. Я просто смеюсь над тем, как ты это обрисовала.
– Продолжай смеяться над инвалидом, больной ты ублюдок. – Изабелла протянула руку. Питер через мгновение понял, что она хочет, чтобы он ее взял.
– Интересно наблюдать, как тебя меняет смерть. – Она произносила слова с усилием. – Я никогда не была одной из тех, кто любит обниматься и держаться за ручки. Мне не нравилось, когда до меня дотрагивались. А теперь все мало.
Питер сжал ее руку.
– Может быть, из-за того, что все остальное, кроме людей в твоей жизни, отпадает на второй план. – Под простынями сжимались и разжимались пальцы ее ног. Он не мог вынести мысли о том, с чем она столкнется через неделю и затем через месяц.
– Вот почему я с нетерпением жду твоих посещений. Любой другой твердил бы: «Ты не умираешь, не говори так». Но не ты.
Ее рука сжималась и разжималась, как сокращающееся сердце.
– Даже Мелисса так говорит. Она была здесь большую часть полудня. Похоже, все смущаются, когда я говорю о том, о чем не могу не думать каждую минуту.
– Они не хотят думать о жизни без тебя. К тому же разговоры о смерти пугают людей.
– Разве тебя они не пугают? – спросила она.
– Пугают, черт возьми, – ответил Питер. – Я никогда не умел подавлять свои страхи. Или что-то в этом роде.
Изабелла рассмеялась, и Питер воспринял этот смех как маленькую победу. Все, что он мог сделать для нее, это быть более терпимым.
– Я вижу, тебе недостаточно забрать мою Нобелевскую премию. Тебе нужна и моя жена, – сказал за его спиной Уго.
Питер не услышал, когда он вошел. Он разжал пальцы, чтобы отпустить руку Изабеллы, но она только крепче их стиснула и протянула другую руку к Уго. Взяв ее, он глубоко вздохнул и сел на кровать напротив Питера.
– Что бы ты делал с Нобелевской по физике? – спросил Питер, стараясь сохранить шутливый тон. – Ты можешь поговорить с людьми, которые дают ее за достижения в области медицины и физиологии.
– Ты думаешь, что я не внес существенный вклад в работу?
– Нет. Конечно, нет, – Питер облизнул губы, во рту стало сухо.
В течение двух недель они то и дело возвращались к этому разговору, напряжение в лаборатории усиливалось с каждым днем.
– Я не в комитете, Уго. Для меня было бы честью разделить эту премию с тобой, но с моим мнением никто не считается.
Уго выпятил нижнюю губу и задумался.
– Получается, ты думаешь, что я сделал существенный вклад в общие заслуги, а комитет ошибся?
Он такого не говорил. Уго пытался загнать его в угол.
– Парни, я вообще-то тут умираю. Может, не будем о работе? – сказала Изабелла.
– Извини. – Уго протянул руку и погладил Изабеллу по волосам.
Она закрыла глаза.
– И пожалуйста, не говорите о проклятой войне.
– Хорошо. – Уго наклонился и поцеловал ее в щеку. – Как ты себя чувствуешь?
– Как я сказала Питеру, я чувствую себя как дерьмо. – Она одарила Уго непонятным взглядом, затем повернулась, чтобы посмотреть на Питера, и начала что-то говорить, но вдруг остановилась.
– Что такое? – мягко спросил Питер.
– Мне интересно, как идет работа над дубликатором.
– Разве не ты только что отчитывала нас за разговоры о работе? – спросил Уго.
– Я отчитывала вас за споры, но старалась сделать это вежливо. – Ее челюсть сильно задрожала, а горло сжалось в резком спазме. Питер понял, что она прикладывает эти усилия, просто чтобы проглотить слюну. – Как идет работа?
– Хорошо, – пожал плечами Питер.
