– Мой тип. Ты чуть не выскочил из своих ботинок, когда повернулся, увидел меня и узнал… мой тип, – с сарказмом сказал он.
– Меня схватила судорога, – сказал Брюс. – Я ошибся. Ты здесь ни при чем.
Фоллер видел, что ничего полезного от этого человека не добьется. Он резко откинул ножку велосипеда, поставил его рядом с Брюсом и, не сказав ни слова, развернулся. В мире Фоллера повернуться спиной к человеку с оружием в руках считалось ужасным оскорблением. Фоллер надеялся, что в этом мире такие же порядки.
XIV
Питер откинул капюшон защитного костюма и оглянулся.
Он подавил желание дважды проверить двери в лабораторию. Они все равно были заперты. Он знал, что это так. Вместо этого дрожащими от усталости и болезни руками Питер стянул с себя толстовку, опустил штаны и трусы и сбросил все это в кучу вместе с пистолетом на стол.
Усевшись за стол, он глубоко и со свистом вдохнул, пытаясь набраться энергии для выполнения своего замысла.
Не сказать Мелиссе «прощай» было не самой худшей идеей. Питер не мог себе представить, что она пошла бы на все это и согласилась с его планом. На карту поставлено слишком много жизней.
Металлическая лестница была ледяной – холодели ступни ног. Он чувствовал себя как заключенный, который поднимается на виселицу.
Войдя в стальную клетку с люком, Питер посмотрел вниз на диафрагму, похожую на уставившийся на него гигантский глаз. Теперь, когда он стоял прямо над диафрагмой, Питер спросил себя, хватит ли ему смелости ввести себе метогекситал и упасть туда. Его руки вцепились в прутья клетки – и ничто не могло их сдвинуть.
Но это единственный путь. Мелиссе не придется его терять. Миллионы жизней будут спасены. Все это в обмен на несколько месяцев страшной жизни.
Он мог бы попросить Гарри помочь ему сделать это. Он сблизился с ним, но по отношению к Гарри это было бы несправедливо. Питер мог справиться в одиночку, да и Гарри уже сделал для него больше, чем любой другой друг когда-либо делал.
Глубоко вздохнув, Питер запустил таймер люка. Он откроется через три минуты. Он вытащил из пластиковой трубки шприц, положил на ладонь и вспомнил Изабеллу. Ее бледное, дергающееся тело, ужас в ее глазах.
«Мне нужно, чтобы ты посмотрел на меня, Питер. Посмотри мне в глаза. Я очень боюсь».
Из-за невероятной дрожи он промахивался и колол себя дважды, и лишь на третий раз ему удалось резко ввести иглу и надавить на поршень шприца.
Его окутала чернота…
* * *
Питер спал, но сны казались слишком старыми и поблекшими, как будто были откуда-то из детства. Он не мог вспомнить, откуда они, но от самой этой мысли по коже бежали мурашки.
Питер открыл глаза. Далеко вверху виднелись ржавые стальные рамы. Он повернул голову: его двойник сидел на такой же каталке напротив него, думая о чем-то. Тут Питер вдруг вспомнил, что в его плане он, настоящий Питер, сейчас умрет. В этот миг ему захотелось бежать отсюда.
Он громко рассмеялся.
Другой Питер поднял глаза.
– Что такое?
Питер стоял и дрожал.
– На минуту я задумался о том, чтобы убежать от тебя и от моего собственного тщательно продуманного плана.
Другой Питер улыбнулся.
– Знаешь, что еще забавнее?
– Что?
Другой Питер ждал, давая первому время, чтобы тот догадался сам, но потом наконец сказал, вяло улыбаясь:
– Еще забавнее то, что ты даже не знаешь, какой ты Питер.
Потом обвел взглядом лабораторию и понял, что что-то пошло не так. Он сидел под другим проводящим каналом. И он чувствовал себя прекрасно – никакой головной боли и дрожи.
Другой Питер, настоящий Питер, неспешно прошел по бетонному полу и забрался в химический бак. Он был ему по шею. Питер вспомнил, как неделю назад забирался в этот бак, вспомнил холодное, ужасное, безнадежное чувство, которое испытывал, стоя там. Только он теперь был не Питер. Питер существовал всего три минуты.
С Днем рождения.
Пистолет лежал на краю стола, где другой Питер его оставил. В тысячный раз – и первый – он задавался вопросом, был ли пистолет наилучшим способом. Но он прошел через это и знал, что, как бы жестко и кроваво ни было, пуля в мозг была наиболее безболезненным методом, учитывая ситуацию.
Питер заторопился, понимая, что каждый момент жизни настоящего Питера теперь был адом. Время, проведенное в химическом баке в ожидании смерти, было не тем временем, которого стоило желать.
Настоящий Питер сгорбился, его лицо дергалось от ужаса, а рот исказился в жесткой гримасе. Он сидел в цилиндрическом баке на корточках: голова больше не выглядывала над краем, что сводило к минимуму вероятность того, что кровь забрызжет пол. Внутренняя часть бака была покрыта пружинящими плитками, чтобы предотвратить рикошет. Питер продумал все детали.
Кроме той, что он не убийца.
– Я не смогу это сделать. – Пистолет в руке весил как будто килограммов двадцать.
Другой Питер поднял глаза.
– Бог ты мой, просто покончи с этим.
– Я не могу. Нам нужно придумать другой путь. – В голове роились варианты. – Мы однояйцевые близнецы, разделенные при рождении…
– Не заставляй меня делать это самому, – почти закричал Питер в баке. – Это будет намного хуже. Я отдаю тебе свою жизнь. Просто сделай это для меня. Пожалуйста.
Дрожащей рукой Питер направил пистолет в голову настоящего Питера и опустил чуть ниже, в область позвоночника, как они и планировали.
– Черт возьми, Питер, черт возьми! Я не могу вот так хладнокровно в тебя выстрелить.
– Я все равно, мать твою, умираю. Просто…
Он дернул курок. Голову другого Питера разорвало, и тот рухнул в бак.
Питер зажмурился и отвернулся.
– О боже. Боже, – хрипел и причитал он, не в силах остановиться.
Ему нужно было взять себя в руки, чтобы закончить начатое. Потом он сможет упасть на койку в конце офиса и дать волю чувствам. Он сможет плакать или кричать в подушку и скорбеть о себе.
Питер наполнил бак хлорной кислотой. Пока она заливала емкость, шипя, дымя и растворяя тело настоящего Питера, он оделся.
Когда бак опустел, он поковылял к койке, взял две таблетки «Ксанакса», которые оставил на ночном столике, и запил водой из бумажного стаканчика.
Теперь он был единственным Питером. Никто никогда не узнает, что он не настоящий. Даже Мелисса.
28
На улице уже стало темнеть, когда в магазин Укуса Змеи вошли Эмили и Сюзанна. У одной в руках был трехногий стул, у другой – четвертая ножка. Пока одна женщина советовалась с Укусом, другая положила сломанную ножку на стол, а затем повернулась к Фоллеру и сказала:
