– Вспомянем, братья и чада, – грозно произносил Гайдияр, – как храбрый Новко пошёл безоружный на топоры, чтоб драку разнять! Своей грудью чужих сынов заслонил! Вспомянем, как великий сердцем Обора в ледяную пропасть спускался!
В углу двора зловеще рокотал бубен.
– Вспомянем, как, руки сплотив, ошалелый люд у края держали!..
Ознобиша думал тихо постоять возле входа. Просчитался. Гайдияр сразу увидел его.
– Владычица Морана, праматерь судей, велика Твоя милость! – отдался по двору зычный голос царевича. – Выручай, советник высокоимённого брата, ибо мы в затруднении!
Все оглянулись. Куда деваться, Ознобиша выступил вперёд. Поклонился престолу, убрал руки в широкие рукава.
– Во имя древних правд, вручённых этому райце наставниками и книжной наукой… Спрашивай, государь.
В его памяти зажигались тихие светочи. Уютная тишина, знакомые корешки, свитки, короба разрозненных грамот…
«…Гадалка! Осудить несудимого!..»
Пламена светочей дрогнули. Бубен отмеривал удары сердца.
Гайдияр ткнул подбородком в сторону распоясанного:
– Этого дурня скрутили на попытке продать кинжал и кольчугу, что я ему вручил полгода назад. Ну а как он растлил свою честь, пустившись в утёк, ты видел сам. Которой участи обрекают бегляка наши праведные старины?
Ознобиша начал говорить без заминок и колебаний:
– Государю известно: судебный закон рождается и бытует, отвечая нуждам своего века. Во дни Йелегенов убежника разрывали конями, дом отдавали на разграбление, а в сотне бывал обезглавлен каждый двенадцатый.
Порядчики встрепенулись, вдоль стен залетал сдержанный ропот. По голой спине тягуна прошла судорога.
– Конями? – с любопытством переспросил Гайдияр. Положил ногу на ногу. – Думаю, оботуры совладают не хуже. Говори, законознатель, мне нравятся твои рассуждения…
– Если верить летописаниям, лютый закон, порождённый лютыми временами, применялся лишь дважды, – с почтительным поклоном продолжал Ознобиша. – Позднейшие мыслители подвергают сомнению оба случая, усматривая в них живописные умозрения, должные отразить жестокую исключительность лихолетья. В годы последующих войн, более отмеченных победами, тягуна четвертовали перед войском. Наказанием роду становилось бесчестье, отряд же обрекался совместному палачеству над осуждённым…
– Длинно изъясняешь мысль, райца, – перебил Гайдияр. – Я успел забыть, о чём говорилось вначале, поэтому не возьму в толк, к чему ты ведёшь!
Ознобиша вновь поклонился:
– Этот райца лишь пытается показать, как цари-законотворцы слушали голоса времени…
– А я лишь хочу знать, какой приговор ты мне посоветуешь возгласить. Предание от первых Гедахов пересказывай нашему брату; я его и так хорошо помню.
Порядчики топтались, кто-то неуверенно улыбался. Рокотал бубен.
Ознобиша кашлянул.
– При добром Аодхе, чьё святое правление было отмечено по преимуществу миром…
– Поторопись, ев… райца нашего брата!
Ознобиша выпрямился, голос зазвенел:
– После Беды, в знак почтения к царю-мученику, в законах не делалось изменений. Вспомним же, как добрый Аодх советовал государям иной раз откладывать судебники! Быть просто отцами провинившихся сыновей! Ибо сыновья таковы, какими вольно или невольно вырастили их отцы. Сами далеко не всегда прожившие без греха…
Тут, конечно, всем вспомнилась левобережная плясовая. Под ногами Ознобиши гремела волнами бездна, он завершил торжественно, почти нараспев:
– Ты вручил сыновство этому человеку. Он выронил его, так пусть сумеет поднять. Опали отрока. Покарай срамом, непотребной работой, приличной кощею, но воздержись губить, ведь по его вине никто смерти не принял. Умножь свою честь, дав негодному сыну возможность вернуть имя! Что приходит легко, легко и теряется. За поднятое муками и трудом не щадят жизни. Вот моя правда тебе, государь, а теперь суди суд, как сердце велит.
Гайдияр величественно кивнул:
– Ты добрый сказочник, Мартхе, но передай нашему брату, чтобы он к тебе понукалку приставил. Я чуть не уснул, дожидаясь, пока ты доберёшься до сути!.. Что ж, прислушаемся к нашему веку, взывающему к сбережению всякой жизни, в особенности неправедной! – Гайдияр встал, сбросил драгоценную шубу, оставшись в простой накидке порядчика. Волосы из-под венца рассыпались по широким плечам. Мощный голос отразился от стен: – Да лишат облачения отрока, чьё назвище я забыл. Да несёт он своё бесчестье хоть за Киян, и тогда лучше мне впредь не слышать о нём. Если нет, пусть спешит к отхожим местам и трудит себя столько дней, сколько звеньев было в проданной им кольчуге. Тогда, может быть, я пожелаю вновь узнать его имя. Я, Гайдияр, так решил и так возглашаю.
Тягуна мигом вытряхнули из порток. Ничего не поняв, он взвыл, покатился в грязи, заслонился руками. Вскочил, кинулся в чёрный угол двора, к нужникам, к портомойне. Спотыкливый бег направляли руганью и пинками.
Ознобиша с облегчением отвернулся. Тут же встретил весьма недобрый взгляд Гайдияра. Великий порядчик вполголоса проговорил:
– С таким советником, я уверен, Эрелис вором не станет, но ворья в Шегардае расплодит знатно… Ты, евнушонок, чего ради пришёл? Не для того же, чтобы мою честь умножать?
Ознобиша почтительно склонил голову:
– Этот райца счастлив хоть мало потрудиться для чести венца. Ты прав, государь. Я здесь во исполнение воли третьего сына. Если тебе будет благоугодно помочь в разысканиях…
– А-а, – усмехнулся Гайдияр. – Так вот отчего сестрица Змеда целует старые безделушки, а Ваан через слово поминает бездельника Анахора! Что ж, помогу. Только не обещаю, что братец возрадуется моей повести. И вот ещё. Сразу выложишь всё, что случится нацарапать, под мою печать. А то я уже понял: иное писало разит хуже ножа!
Ознобиша судорожно раздумывал, к чему бы подобное замечание. Гайдияр добавил сквозь зубы:
– Этому олуху ты выхлопотал пощаду. Но дай Боги разведать, кто песенное паскудство сложил, – не помилую!
Идя назад через пустошь, Ознобиша в истинном смысле не чуял под собой ног. Ступал с призрачной лёгкостью: дунь ветер посильней – как есть унесёт! Мысли бестолково метались, звеня отзвуками грядущих тревог, но главенствовала одна: «Я не осудил. Не осудил…»
Значит, всё будет хорошо. Значит, пока ничего не случилось. А новую схватку он встретит с новыми силами.
– Мартхе! – окликнули сзади. И чуть погодя: – Ознобиша!..
Он оглянулся. Его прежнее имя здесь знали немногие. Со стороны бутырки, кутаясь в рогожный плащик, спешил коротконогий толстяк.
– Наставник Галуха?..
Удивление жило недолго. Бубен в углу расправы. Дудочка в лодочном сарае.
– Быстро ходишь, не догнать, – отдуваясь, пожаловался игрец. – Позволишь, я до лестницы тебя провожу?
