– На тебя надея, братёнок. Мужиком в доме останешься!
Когда делаешь первый шаг, предстоящий путь кажется бесконечным, полным непостижимых опасностей. Когда путь завершается, бывает впору дивиться: чего боялся? Какие напасти мерещились?..
Оплошные это мысли. Их гнать надо, поколи не споткнулся.
«Мы путём в Росточь тоже загадывали: дай Светынь перейти… А потом, когда смерть в зимовье нашли, – дай только к Звигурам добраться…»
Морозные облака высоко стояли над Левобережьем. Горбы холмов, бедовники на полуденных склонах, два останца, меж которыми раньше бежала к Светыни быстрая речка. Край, отнявший у Светела отца и старшего брата, вовсе не выглядел проклятым и беззаконным. Земля как земля. Конечно, не Коновой Вен, но тоже красивая.
Здесь была уже вагашинская круговина.
И маленькая оттепельная поляна, где встали на последнюю ночёвку твёржинские походники, ничем не напоминала Подстёгин погост.
Уже под сумерки прибежали на развед жениховы друзья пополам с вагашатами. Гаркины молодцы их встретили как подобало. Молча выстроились кругом шатра, откуда слышалось заунывное:
Лютый коршун мчит за синие леса,
Сера утица трепещется в когтях…
Светел даже уловил одобрительный взгляд дядьки Шабарши. Ребятушки стояли суровые, неприступные. Каждый – с копьём и плетёным щитом, украшенным изображением калача. Копья были без железков, но дружина выглядела потешной хорошо если наполовину. Завтра они в полной мере проявят гордую удаль. Не дадут воинству жениха умыкнуть суженую без выкупа. Кайтаровичи похаживали вокруг, примеривались задориться, но, конечно, прямо в становище ни на что не отваживались.
Вот завтра, на той самой речке меж холмами, пришлые чего угодно дождутся!
Светела потянули за руку.
– Дяденька…
Опёнок обернулся, узнал, обрадовался:
– Котёха! – Заметил под спутанными кудлами свежий синяк возле глаза. – Эх, малый…
«Куда Ишутку отдаём за тридевять окоёмов?! Вот бы Кайтара к нам… братом новым… Он и правильной речью владеет, как урождённой…»
Веретейский сирота ковырял снег стоптанным поршнем. За год он прибавил не меньше ладони, став совсем похожим на Светела шесть вёсен назад.
– Дяденька, нападут завтра на вас… За тесниной, перед болотом…
– Где нападут, там и шапки забудут, – кивнул Светел. Другие вагашата, в том числе мачехин сын, про мальца как будто забыли. – А пошли к нам в шатёр?
«Обогрею, маме покажу. Вдруг нелюбую родню согласит за выкуп отдать? Что мне лишних лыж не наделать…»
Котёха пугливо скосился, шмыгнул носом, накрыл горстью синяк, решился, зачастил:
– Дяденька, я тропу короткую укажу! Веточку заломлю, след покину!
– Что за тропка? – насторожился Светел. – Куда?
Мальчонка топтался, как на горячей сковороде:
– А в обход, по ручью! Они перед болотом в засаде ждать будут, а вы из-за плеча на них!
– Погоди… самого не прибьют?
Котёха прянул в сторону, вывернулся из-под руки, убежал.
Гарко с подвоеводой Зарником обрадовались неожиданной вести.
– Значит, зададим гнездарям! Знай северян!
– Он тебе на чём сулил веточку заломить? А след от лапок узна́ешь?
Светел нахмурился:
– След-то узнаю, премудрость невелика…
– А что не по нраву?
Опёнок пожал плечами, задумался, не умея сразу ответить.
– Боишься, накажут мальчонку?
– Так его никто за язык не тянул. И след мы затопчем.
– Не то плохо, – сказал наконец Светел. – От своих больно далеко отбежим.
Зарник дёрнул бровью, где сидела зарубка:
– Светелку от мамоньки не отойти! – Нарочно подпустил левобережное слово, посмеялся. – Не трусь, воевода тебя оставит при поезде, подальше от боя. Оботуров песнями развлекать.
Светел ощетинился:
– Ты сам чего хочешь? Гнездарям бока отходить или невестины санки сберечь?
– Вот что, – расправил плечи Гарко. – Я воевода, меня слушай! Если Светел примету увидит – все вместе тропкой пойдём. Чтобы знали царские угодники Коновой Вен!
Раньше здесь было величаво. Земля спускалась к Светыни не плавно, а словно бы широкими ступенями, каменными раскатами. Младшая река, бежавшая с водоспуска, звалась по-местному Рука́вицей – оттого, что, свергнувшись падуном, разбегалась двенадцатью звонкими рукавами. Дикомыты, конечно, смеялись. Рукави́ца!
Скальные ступени, некогда очень высокие и крутые, давно изгладил белый ковёр. А вместо серебряного звона стояла снежная тишина.
– Дядя Шабарша, мост андархи построили? – спросил Светел.
Большак тоже смотрел вдаль. Причудливые ветра не давали снегу облепить высокие дуги опор, дочиста лощили широкую бороду водопада, струившуюся под мост. Даже теперь было видно: Рукавица сдалась не сразу. Уже скованная ледяным сном, всё тянулась к матери Светыни, рвалась сквозь стужу, изливалась слезами последних струй… Борьба давно кончилась, бури доламывали густую бахрому капельников, превращая застывший падун в гладкую зеленоватую стену.
Шабарша задумчиво ответил:
– Кто говорит, андархи…
– Боги не попустили до нас со своими дорогами дотянуться! – сказал Зарник.
Светел спросил:
– А кто-то иначе говорит, дяденька?
– Своим умом подумай, Опёнок, – усмехнулся Шабарша. – Такие дороги, каменные да с мостами, в коренной-то Андархайне не всюду уделаны.
– А тут пограничье, – пробормотал Светел. – Недавно на щит взятое. Успели бы выстроить? И куда за Вагашу мостили?
– К нам, куда ещё! – засмеялся Гарко. – Дань возами возить! Благословишь ли, дедушка, нам с ребятами вперёд выбежать? Кайтаровичам возвестить, чтоб встречу готовили?
Большак отмахнулся:
– Идите уже, одно мельтешение от вас.
А стать почитать, стать сказывать!
В омутке на дне жемчужинка блестит,
А над нею сизый селезень кружит:
«Уж как я бы ту жемчужинку катал
Да на жилку золочёную сажал!»
Ах ты, бражка, бражечка моя,
Весела бражка подсыченная,
Сверху мёдом подмоложенная,
Где б найти на сладку бражку питуха!
Гарко трижды стукнул по мосту ратовищем копья, первым шагнул на камни. Невелика вроде Рукавица, да на том берегу всё равно другая земля, другой мир. С мостом не шути! Даже с простой жёрдочкой через ручей. А этот, каменный, ещё и назывался Калиновым.
– У них, говорят, и река Смерёдина где-то есть, – хороня подспудную оторопь, засмеялся Зарник.
