– Самовидцы хоть есть? Или опять слухи одни?
– …А кого обречёт, на портах чёрное пёрышко объявляется.
У Светела больно сжалось в груди. Перед глазами встала вьюжная предрассветная мгла. Детскому плачу отозвались кугиклы, вереницей побрели озябшие человечки. Совсем маленькие и побольше. Один, упрямый, долговязый, нёс на спине малыша.
Кувырнулась в воздухе, понеслась прочь недобрая птица.
«Кто из вас жестоким Вороном стал? Кто кожу на левую сторону вывернул и снова надел?..»
Человек легко верит тому, во что очень хочется верить. И ещё – тому, чего боится хуже всего. «А если…» Догадка была слишком страшной. Невозможно к такой даже присматриваться. Берегись её на свет допускать, не то приживётся. Светел шагнул вперёд:
– Мир на беседе, гости почтенные… Он какой? Видели его?
Важные торгованы повернулись к юнцу:
– Кого ещё?
Светел сглотнул.
– Ворона.
Его смерили недовольными взглядами:
– Послали Боги беседничка…
– Чего от дикомыта необычливого ждать.
– Беги себе, вежества прикупи, – надменно посоветовал первый.
Светел ушёл от них, даже пустого извиненья забыв попросить. Казалось, что-то страшное пролетело мимо, не зацепив.
«Почему к дружине на развед не спешу? В Торожихе небось бегом сорвался…»
Опёнок брёл мимо лотков, ни на чём не останавливая взгляда, очень смутно слыша крики торговцев. Только попятился от возка с мороженой птицей. В беспутном Левобережье среди битых гусей, чего доброго, лебедя можно было найти.
«Опять боюсь, никак?.. Боги благие, чего?..»
Едва покинув птичий ряд, Светел обернулся на внезапную ругню за спиной. Медленно разжал кулаки, пошёл дальше. Люди, затеявшие перекоры, были самые обычные купцы-гнездари.
В стороне мелькнула кручинная понёва. Знакомая, твёржинская. Розщепиха торговала себе горшочек с плотно вмазанной крышкой. На лотке горел весёлый светильничек, по ветру смрадило не пойми чем. Розщепиха наконец согласно кивнула, выложила из котомки отплат: двои лапки Светеловой работы. Крепкие мужские, нарядные женские. Опёнок смотрел, думая о другом.
«А вот выйдут Царские посрамлением собственной славы, как Железные в Торожихе…»
Разом стало легче. Не зря говорила бабушка Корениха: узнать имя болезни – почти за порог отогнать.
«А дались они мне!»
Светел даже остановился. Снова сжал кулаки, пристально на них посмотрел. Хорошие кулаки. Левый славно рассажен в первородном бою на ручье.
«Больше ни к кому не стану охотиться! Вовсе к этим сеггаровичам не подойду!»
С плеч свалился трёхпудовый мешок. Светел как взлетел. Улыбаясь, вышел в ряд, где торговали «молоками». Этим рыбьим словом левобережников догадало называть молочный скоп – простоквашу, сыр, масло.
– Будешь так-то сквалыжить, выкормленику чесноком отрыгнётся…
– Что?
Светел повернул голову.
Знать бы загодя, где падать придётся, соломки бы подстелил!..
Вполоборота к нему стояла девка такой разящей красоты, что парень мигом забыл все свои думы, страхи, надежды. Сделал шаг, другой, третий…
– А что слышала! – пеняла торговка. – Знала б ты, приблуда, сколько моих трудов задаром берёшь!
Девка впрямь была пришлая. Стояла одетая по-дорожному, в тёплые штаны с телогреей. Только что расплатилась за кувшинчик козьего молока, совсем маленький, взрослому человеку на два глотка. Уже ссыпав в бурачок медяки, молочница подосадовала на дешевизну. На то, что не семь шкур содрала, всего три.
– Так и я свои куны не в сугробе нашла, – сказала красавица.
Светел почти не улавливал слов, только голос, звучный, неторопливый. До веку слушать – не наслушаться! Серые глаза, головушка чистый лён, врусебелая…
Любопытный народ уже останавливался.
– Твои ку́ны от куны́! – побагровела торговка. – Знаем, как ваша сестра охлёста злато-серебро наживает!
«Охлёста?..» Светел поморщился. Вот сейчас белянушка расплачется, убежит. Кувшинчик наземь метнёт. С такого оговора молоко вправду на языке прогоркнет. Догнать… утешить…
– Экая ты злая, тётенька, – усмехнулась красавица. – Я же всему торгу не объявляю, что ты козу у отхожего места пасёшь, погаными вениками кормишь.
Светел наблюдал в немом восхищении. Девка выглядела ему ровесницей, но он-то давно удрал бы с пылающими ушами, а она!.. Сразу две бабы возгнушались товаром, отошли от лотка. Молочница приобиделась, завизжала:
– Околотница! Ступай с дикомытами на их свадьбе гуляй! Может, позарится какой!
Люди ожидаючи повернулись к белянушке.
– Ты-то с мужем советно да благоверно живёшь, – отмолвила та. – Поди, разницы не ведает, где ты, где коза…
Взялась вдруг пятернёй за лицо, приплюснула нос, сдвинула уголки глаз, вытянула губы. Позоряне захохотали, стали указывать на молочницу:
– А похожа до чего! Только рог не хватает!
Девка спрятала кувшинчик за пазуху, повернулась, ушла. Светел не думая потянулся следом. Перемолвился бы с душой-разумницей, да удостоит ли?..
Он так и притопал за девкой к невзрачному шатру, стоявшему на краю зеленца. Рядом теплился костерок, огородом стояло несколько санок, сидели походники. Серые, взъёрошенные против нарядных торжан. Они с первого взгляда показались Светелу страшно измотанными. Словно одолели невмерный путь, да всё впроголодь, да под гнётом злосчастья.
Светел увидел: красёнушка вдруг напряглась, превратилась в стальную плеть, изготовленную для боя. Лишь тогда обратил внимание на двоих бородачей, грудь в грудь стоявших между санями. Оба выглядели бывалыми путешественниками. Только один красовался в суконном охабне с длинными прорезными рукавами, второй – в заплатнике грубого портна.
– Из милости жалую, а ты ещё недоволен? – брезгливо спрашивал приодетый.
Рука в мягкой пятерчатке держала кожаный кошелёк. Его супротивник был меньше ростом, зато раза в полтора просторней в плечах. Таких люди называют ширяями. Он ответил:
– Довольство тешить мне незачем. О чём договаривались, того хочу!
У богатого плеснули за спиной опрятно связанные длинные рукава.
– Да за что тебе платить? Злые дикомыты с ножами не натекли, а вот на торг я по твоей милости припоздал. Горестный убыток терплю!
Ширяй угрюмо ответил:
– Дикомытами я тебя не пугал. А коли бояться нечего и от нас тягость одна, сам собой обратно иди.
– И пойду! А тебе платы не дам и другим платить закажу!
Светелу чужая свара не занадобилась. Он поискал глазами белянушку. Девка шла прямо к спорщикам – драть бороду обидчику, глаза бесстыжие царапать… может, ещё похуже что совершать. Ширяй не повернул головы, лишь едва заметно дёрнул плечом, но сердитая красавица споткнулась. Выдохнула, свернула к шатру, исчезла внутри.
