Змеда улыбнулась неожиданно лукаво:
– Достань-ка мне их, пока гости медлят.
Пухлые пальцы отважно побежали по струнам. Коршаковна играла верно и с удовольствием.
– Моя госпожа немало трудилась, овладевая приёмами…
– Батюшка приказывал заниматься, чтобы не оплошать перед дядей Аодхом. Потом однажды велел истребить в Еланном Ржавце все гусли. С тех пор я не брала их на колено. Будь я моложе…
– Не в обиду моей государыне, – помолчав, заметил Галуха, – мудрые говорят: впереди вечность.
Когда Коршаковна удалилась повелевать блюдницами, Галуха закрыл руками лицо:
– Владычица по грехам ум отняла! Почему я в эту дверь сразу не постучался? Не смекнул, что Гайдияр мне в чужом пиру похмелье устроит?
Какой такой пир, Ознобиша не понял, но пепел давних страстей явно ещё клубился. «Ветер говорил, слабый жалеет о несделанном, сильный – о сделанном. Глупо то и другое: обрати ум на будущие дела, чтобы не пришлось снова жалеть. Хочешь от Гайдияра уйти? Думай, попущеник, как Эрелису полюбиться…»
Царский выход – важная притча. Всякий, кто вхож, волен предстать праведному. Привлечь его взор. Попросить справедливости или службы. Гости начали собираться строго по чину. Красные бояре едва замечали Галуху, милостиво кивали Ознобише и не догадывались, кто их всех здесь собрал.
У дверей возник жезленик Фирин. Стукнул посохом:
– Благородные царевны Моэл и Моэн, дочери Хида, восемнадцатого в лествице!
Возвещать Фирин умел. Звучало как многолетье царской чете в святое брачное утро.
За спиной обрядоправителя мерцало золотое шитьё, искрился бисер. Девушки проплыли по ниточке, не поднимая глаз. Тонкокостные, ухоженные, безупречно красивые. Подолы изящно вились, отвечая «лисьему ходу».
В чинные разговоры исподволь вплёлся голос глиняной дудки, вроде той, что радовала исад. Растопыренные пальцы Галухи поднимались по два, по три, открывая и закрывая маленькие отверстия. Звучала хрустальная песня капели, бегущей по ледяным скалам. Ознобиша выдохнул с облегчением. Он-то спорил: не дело нищенской дудке на царском выходе свиристеть. «Нищенствует игрец, а не дуда, – упёрся Галуха. – Какой босяк тебе сыграет, чтоб глина пела, как серебро?»
Подле Фирина переминался нарядный отрок, тощее дитя удушливых подземелий. «Родича себе в помощники холит?» Мысленный лествичник тотчас раскрылся. Древо Фирина обрывалось на самом старике, но рядом тянулась ветвь сестры с единственной почкой. «Мадан! За его долги старый слуга на правеже умер…» Обрядчик строго взглядывал на племянника. Недоросль не замечал: красота царевен манила сильней дядиного искусства.
– Благочестный Люторад, сын святого Лютомера, чтущий закон Царицы Мораны!
Молодой жрец низко, почтительно поклонился знатным гостям. В тёмных волосах красивая седина, узкое, собранное лицо духовного делателя. Ознобиша сразу почувствовал себя маленьким, неприметным, ничтожным.
Сверкнуло перо на посохе Фирина, грянул в пол наконечник. Голос раскатился особенно вдохновенно:
– Третий наследник Огненного Трона и Справедливого Венца! Эрелис, потомок славного Ойдрига, щитоносец северной ветви, сын Эдарга, Огнём Венчанного! Добродетельная сестра его Эльбиз, сокровище Андархайны!
Харавониха созерцала царят сквозь счастливые слёзы. Как они выбирали наряды, как оттачивали походку!.. Из-под парчовых охабней казался изумрудный атлас. Эрелис выступал, вскинув подбородок. Эльбиз… Ознобиша ждал «лисьего хода», но царевна семенила потупясь, застенчиво приникнув к братниному плечу. Угловатый мальчишка, неведомо зачем всунутый в давящую ферезею… Галуха схватил дудку-двоенку, сопроводил выход Эдарговичей строгим воинским прославлением. Всё шло хорошо.
Племянник обрядчика забыл младших царевен, раскрыв рот уставился на Эльбиз. Фирин, кончивший возглашение, незаметно толкнул недоросля.
На другой руке Эрелиса, в складках подобранного рукава, разлеглась Дымка. «Когда в судебню зовут или в таимный покой, ты кланяешься обычаю, – сказал Ознобиша. – Здесь обычай твой. Ложку резать начнёшь, дети боярские за теслички возьмутся!» Эрелис выслушал. «Начну с малого. Не то пальцы порежут…»
Глиняная вагуда повела сдержанную хвалу. Малый царский выход шёл своим чередом. Дочери Хида вытащили из корзиночек пяльцы, Эльбиз – любимое бёрдо. Гости отдавали почесть хозяйке, кланялись Эрелису, комнатные девушки Коршаковны обносили их угощением. Это также был новый обык, утвердившийся в дворцовых пещерах: вкушать лакомства прямо с блюд, гуляя в палатах. Ознобиша ждал, что Люторад сразу заведёт беседу с его государем, но к мораничу подошла Змеда:
– Благослови мою домашнюю божницу, святой жрец.
Она хранила грамотку от Злата, прибывшую вместе с письмом Ветра. Даже мирволила Ознобише, поскольку он был из воинского пути.
– Добрый господин Фирин, – произносил между тем Эрелис, – ты усердно и дружелюбно служил нам сегодня. Как я могу вознаградить твоё искусство и труд?
Жезленик вытянул оробевшего недоросля вперёд:
– Пади перед праведным Эрелисом, малыш! Вот, государь, сын моей любимой сестры, вихрями Беды унесённой. Если сыщется у тебя порученьице, чтобы свет белый измерить и преданность оказать, уж ты про детище моё не забудь.
Взгляд царевича сделался прозрачным, обманчиво-рыбьим.
– Не забуду, славный Фирин. А служба для юного Мадана у меня, пожалуй, скоро найдётся…
Галуха украсил хвалу всеми мыслимыми цветами, пропел робко и смело, грустно и радостно. Звуки дудочки, как ловкие слуги, искусно вились меж людских голосов. Всё шло хорошо. Ознобиша взял с блюда шарик чего-то жареного, проглотил, но вкуса не понял.
– Ты права, государыня, дорогой ходили упорные слухи о разбойниках. Нам даже передали скорбную весть о гибели нашего единоверца Таруты, но никто нас не побеспокоил ни днём, ни в ночи, – рассказывал Коршаковне Люторад. – Владычица всемогущая оградила.
Племянник Фирина жевал постилу и знай пялился то на пригожих служанок, то на великих наследниц. «Стань сначала царственноравным, – позлорадствовал про себя Ознобиша. – Не службишки попроси – страшного подвига для дееписаний! А ты думал, дядин жезл тебе царевну доставит?»
Люторад низко склонился перед Эрелисом:
– Этот служитель Правосудной прибыл к стопам праведных из Шегардая, воздвигающего престол тебе, государь.
Третий наследник милостиво кивнул:
– Сядь со мной, радетель Матери Мораны. Поведай нам с сестрой о городе предков.
Эльбиз подхватила бёрдо с нитками. Покинула сестрёнок и тихо подбиравшихся к ним боярских сынов. Спряталась за спиной брата. Царевнам Андархайны несвойственно входить в дела правления, их не занимают разговоры владык, но мыслимо ли повесть о родном городе упустить!
Ознобиша огляделся.
Великий законознатель Цепир, пришедший заместком владыки, сидел отчуждённо, молчал. «Праздных сборищ не любит. Разум нечем занять, и больной ноге неудобно…» Ознобиша приблизился, поклонился. Встретил неприветливый взгляд.
