– Этот райца не надеется отслужить его многие милости и каждодневное заступничество.
Галуха вздохнул, досадуя:
– И дёрнуло меня предпочесть зрелого государя… Э, да что теперь.
– Погоди, – сказал Ознобиша. – Меч Державы слывёт скорым на гнев, но все соглашаются: закон для него свят. Скажи, что́ мне следует знать? Отчего ты в его присутствии забыл ремесло?
Галуха уставился в сторону. Поджал губы. Ознобиша повторил:
– Спрашиваю, ибо причина может сказаться на моём государе, а я бы этого не хотел.
Галуха огляделся. На всякий случай повёл Ознобишу прочь от поезда. Здесь под ногами хрустела россыпь битого камня, покрытого ржавым налётом, серым лишайником.
– Я кое-что видел, – шёпотом начал игрец.
Прозвучало так, что у Ознобиши по плечам разбежался мороз.
– Помнишь, – продолжал Галуха, – когда тебя привели порядчики, государь велел вооружить недавно взятых разбойников?
– Как не помнить…
– Позже он ещё не раз повергал их, доказывая могущество различных приёмов. Сочтя, что пленники слишком отчаялись и стали слабо противиться его руке, он с ними покончил. – Галуха сглотнул, помолчал, решился: – Он встал… – Толстяк попытался изобразить грозную стойку. – Вот так выдохнул… и… И что-то погасло. Я не знаю, Мартхе. Они просто умерли. – Галуха оттянул ворот шубы, словно тот давил ему шею. – С того дня я себе казался пойманной мухой. Сейчас сомкнётся кулак… – Галуха содрогнулся, прижал руку к груди. – Да благословит Небо твоего государя, купившего мне место в поезде…
Ознобиша с усилием подавил страх, казалось бы давно пережитый. Древняя власть. Грозная даже в милости, смертоносная в гневе.
«Да кто бы Эрелису денег дал платить за тебя! Царевну благодари. Она на торгу мои начертания города купцам продаёт…»
Окул уже шёл вдоль поезда, покрикивая:
– Поспешай, не отставай, в путь выступай! Оглянись, поклонись, о возвращении помолись!
– Ни за что не вернусь, – содрогнулся Галуха. – Помолюсь лучше о том, что ждёт впереди. Прощай, Мартхе.
– Прощай, наставник.
Со скрипом провернулись колёса головной телеги, за ней потянулись остальные. Дорога шла вверх. На вершине долгого изволока, в Ближнем перепутном дворе, телеги поменяют на сани – чтобы снова встать на колёса лишь у Невдахи, где берёт начало спуск к Подхолмянке. Тучи, плывшие с Кияна, на возвышенности задевали землю. Клочья тумана то прятали удалявшийся поезд, то вновь открывали. Когда глаз перестал различать шубу Галухи, шагавшего рядом с телегой, Ознобиша повернулся, пошёл назад в город.
Верхние зевы жилых пещер некогда служили для праздничных выездов царевичей и вельмож. В старину их перекрывали резные ворота, слева и справа почётными рындами высились изваяния героев и полководцев. Теперь – большей частью обрушенные. Умирающий город не находил сил восстановить былые прикрасы. Из каменных рук, ног, голов пополам с простыми обломками сделали загоны для оботуров. Косматые тягачи облизывали властные лики под пернатыми шлемами. Лакомились солью, осевшей из морского тумана.
Зримое отражение могущества праведных, сметённого пламенем Беды.
Неколебимо стояло лишь несколько изваяний. Трёхсаженный Ойдриг Воин держал на ладони резной город с башнями и дворцом. Плывущая мгла омывала сурово-красивые черты, делая Ойдрига похожим и на Эрелиса, и на Гайдияра, и на владыку Хадуга. Молодой советник низко склонил голову. Ознобише не очень хотелось кланяться завоевателю Левобережья. Райца Мартхе чтил строителя Шегардая и предка своего государя.
Он ещё постоял у входа в пещеры, силясь представить, как, наверное, уже скоро выйдет отсюда вместе с Эрелисом и Эльбиз. В дорожной одежде. Последний раз вдохнёт морской ветер. Оглянется…
– Проводил? – спросил Эрелис. Ножки низкой скамеечки тонули в опилках и мелкой стружке. Чёрная дуплина давно обратилась кружевной башенкой в три десятка сквозных окон. Царевич обтёсывал заготовку для деревянного образка. Подгонял по размеру оконца у основания башенки.
Эльбиз сидела, обложившись поличьями, доставленными из книжницы. Раздумывала над внешностью и одеждой исконного отца всех царей, братниного тёзки.
– Проводил, государь.
Эрелис отложил резачок.
– Я со страхом ждал необходимости карать, но теперь вижу, что и миловать не умею. Взявшись служить на моём празднике, Галуха чаял радостной перемены в судьбе. А я даже не смог защитить его от страха перед Гайдияром. Наверно, следовало щедрей воздать ему…
– Вознаграждаются не намерения, а дела, – сказала царевна.
Ознобиша добавил:
– На воинском пути говорили: в кругу плясать всякий горазд, ты спляши, когда над головой стрелы свищут. Нельзя избавить от страха. Галуха просил испытать его искусство и не выдержал испытания. Тебе впору бы наказать и меня, ведь это я в нём ошибся.
«И ещё мы оба по носу получили. Ты от Гайдияра, я от жреца. Дерзали судьбы вершить, а сами – что снежинки на могучем ветру. Котята, встрявшие в игры взрослых котов…»
Эрелис долго молчал, раздумывая над словами советника. Эльбиз перекладывала книги. Вот юный всадник летит на врага, возглавляя таких же яростных и безусых. Вот дебелый властитель на престоле. Какой лик предпочесть?
Царевич заговорил наконец:
– Правда в том, что нам преподали урок. Гайдияр, мне доносят, пойманных бесчинников на радостях отпускает, даже не избив. А ты после разговора с Люторадом впервые проиграл мне в читимач.
Это была сущая правда. Ознобиша ответил:
– Котёнок, подаренный Злату, наверняка зализал первые шрамы, становясь грозой нечисти. Я помню, ты впервые предложил Высшему Кругу суждение, государь, и после едва дошёл до покоев. Теперь ты окреп. Воссел с ними как равный. Владыка Хадуг вслух гадает, сумеет ли без тебя обойтись!
– Владыка снисходительно посмеивается надо мной.
– Владыка, я думаю, полон великих надежд. Вот учитель братейку всё горем луковым да чудом лесным! А Златово орудье вручил, ибо нет лучшего ученика! – «И песни его от костра к костру по свету летят…» – Ты поднимаешься, государь. Почтенная Орепея вновь служит вам с сестрой. Благородный Невлин вот-вот распорядится о телохранителях, близких вашим сердцам.
– Сестра выплакала, – буркнул Эрелис.
Эльбиз облюбовала среди кучи книг одну и разглядывала её. Красуясь на неправдоподобно мощном коне, Первоцарь метал огненную стрелу в крышу дома, похожего много больше на дикомытскую рубленую избу, чем на передвижную вежу хасинов. Для чего метал? Ждал, чтобы легко вспыхнул земляной кров, поросший травой? Да и пленники уже на коленях, связанные, беспомощные. Бабы, дети. С ними ли воевать могучему красавцу, властно вздыбившему коня? Только если братья и мужья перед гибелью как следует насолили андархам…
