– Может быть, ты не слышал: я еду к невесте, – ровным голосом говорил Злат.
– Я слышал, кровнорождённый.
– Честный жених блюдёт себя в чистоте. Ты, верно, об этом забыл, раз не пожелал доверить мне любимицу для короткой беседы.
– Бережёную Владычица сберегает, кровнорождённый.
Злат с отчаянием выговорил:
– А мне Мартхе сказывал, здесь один дикомыт жил. Скварой звали.
Ворон некоторое время молчал.
– Жил, – ответил он наконец. – Пойдём, учитель зовёт.
Когда подошли, Ветер шагнул навстречу. Злат сразу понял, отчего спотыкались оружные ученики.
– Весело тебе, знатный гость? Досад никто не чинит?
– Благодарю, – поклонился Злат. – Твой добрый сын восхитил меня искусством братьев и уберёг мою шапку от дыры, когда со стены упал лёд.
Серые глаза котляра засветились хитроватыми огоньками.
– Озяб, Коршакович? Согреться не пора?
Злат понял, что угодил на гибель и позор.
– Почту за честь, добрый хозяин.
Ветер оглянулся:
– Шагала!
Подскочил недоросль, тощий, бесцветный, Злату по плечо и… босой. Пока Злат пытался сообразить, за что наказание – голыми пятками по морозному снегу, рядом прозвучало строгое:
– Не обидь!
«Да как можно…» Злат протянул руку. Ладонь, тронувшая худенькое плечо, угодила в цепкие клещи. От кончиков ногтей до лопатки сделался один жгут огня, Злат ахнул, пал на колени. Тело больше не подчинялось рассудку, пыталось уйти от боли, само себе мешало спастись…
Так же внезапно хватка исчезла. Взмокший Злат снова начал дышать. Вот, значит, к кому был обращён приказ «не обидь». Ворон держал Шагалу, тот сердито порывался на волю, отнятый от любимой забавы. Ворон что-то шепнул ему, дал подзатыльник, отпустил.
– Шагала сирота деревенский, всего мира би́тыш, – сказал Ворон. – Господин стень его из-под смерти забрал. Дай поправлю.
Железным пальцам рукав не помеха. Пробежали, больно сдавили. В локте перекатились, щёлкнули жилы, что-то встало на место.
– Зря ты, кровнорождённый, смолчал, что плева сухожильная с прошлой раны скорбит…
Злат опять не удержал языка:
– Царевна Эльбиз руку дёрнула.
– За что?
– Я с ней поспорил, что схватить подкрадусь. – Злат улыбнулся воспоминанию. – Сама лечила потом.
Ворон молчал.
– Эдарговичам веселей стало, когда Мартхе Зяблик приехал, – с надеждой продолжал Злат. – Он райца толковый. И в бою не дурак.
Ворон медленно проговорил:
– Лыжи у тебя знатной работы. Что лапки, что ирты.
– Мартхе выбрал. Купец клялся, из Сегды привёз. А Мартхе знай твердит – дикомытские! Покажешь трубу, в которую вы с ним друг другу поесть сбрасывали?
Ветер снова смотрел на них с того конца городка. «Нет, Айге. Я не продешевил. Погоди, откроется последняя дверь. Когда время придёт…»
Беседа в опочивальне
Почтенная Алуша, красная боярыня Харавон, считалась непогрешимой в женском достоинстве. Даром ли была взыскана от Светлых Богов не только сыновьями, дочерьми и внуками, но даже маленьким правнуком. И лицом до сих пор была хороша. Понятно, к седьмому десятку давно раздарила невесткам украшения, оберегающие плодовитость. Взамен шитых нарядов явились морщины, знак мудрого опыта. А как она плыла дворцовым подземельем к хоромам третьего сына!
Вот у кого внучки-юницы в непотребных гачах по палатам не шастали, с кротостью и послушанием своё девство несли…
Боярыню ждали. Царевна, в негнущейся золотой ферезее, тулилась у ног брата, воссевшего на красный столец. Слева и справа – слуги, комнатные девки. Позади – Ознобиша с дядькой Серьгой. В шаге перед стольцом, облитые кольчатыми рубашками, при начищенных бердышах, замерли рынды. Сибир видел, как с вечера тосковала его маленькая государыня. Даже в болвана, скрученного из сухих водорослей, кистенёчком через раз попадала. Оттого Сибир хмурился суровей обычного. Грозным взглядом отбивал желание приближаться к стольцу.
Боярыня вошла, заметно робея. При виде государя соблюла большой обычай: повалилась на пол, ткнулась в камень челом. Ни к какой власти Эрелиса покамест не подпускали, но бабке ли не знать, сколь быстро внуки растут! Воссядет на Огненный Трон, сестрицу великому союзнику в жёны отдаст… Оба никого не забудут. Никому не простят.
– Встань, матушка боярыня, – сказал Эрелис. Ознобиша с Серьгой выступили вперёд. Под локотки усадили грузную женщину на подушки. – Сказывай, матушка, здоров ли супруг твой, славный Ардар? Правнук весел ли?
Боярыня встрепенулась:
– Изволением Светлых и трижды Светлых Богов… никакого бессчастья к твоему порогу эта холопка не принесла. В доме мужа моего лад и покой, а тебя, государь, Небеса благословят за заботу. Не вели себя пустяками обременять, вели всякой службой тебе, милостивец, услужить.
И склонилась, готовая вновь бухнуться ниц.
Эльбиз проворно поднимала и опускала бёрдо. Выбирала синие, белые, зелёные нитки. Уто́чила уже третий пояс любимому советнику брата. Опытной ткахе сегодня не везло. Вот заметила оплошку, случившуюся два рядочка назад… Оставить нельзя, срам. И поди распусти, чтобы не заметила Харавониха. Сама рукодельница хоть куда: увидит, неумехой сочтёт…
Ознобиша видел, как замешкались пальцы Эльбиз. Пока гадал, чем помочь, – спас Сибир. Почувствовал, сдвинулся на полшага. За его плащом царевна вмиг выдернула злополучную нитку.
– Добрый сын Сиге, чьей мудрости мы доверяем, присоветовал нам обратиться к тебе, матушка Алуша, – говорил между тем Эрелис. – Нам кажется, беседа с тобой пойдёт сестрице на пользу. Ступайте поворкуйте вдвоём.
Ознобиша с дядькой Серьгой вновь ухватили полнотелую боярыню под локотки. Зяблик видел, как неохотно, изломив брови, отвязывала царевна основу от ножки стольца.
– А ты, райца, доску неси, – сказал Эрелис.
Царевны Андархайны принимают подданных, сидя за рукодельем. Царям и царевичам пристало обыгрывать супостатов сперва на доске для читимача, после в беседе, а там уж и в поле; даром ли название игры толкуется как «маленькая битва». Покамест Эрелис, как ни трудился, с молодым советником тягаться не мог.
Ознобиша знал ненависть своего господина к игре. Вынужденный отдать сестру на мучение Харавонихе, Эрелис хотел сам себя наказать.
– Больно узенькая лавочка у тебя, дитятко, – оглядевшись в опочиваленке Эльбиз, ласково попеняла боярыня. – А с девками-красавицами пошептаться? Тайны сердечные выслушать?
Царевна уселась на своё ложе. Горстями стиснула одеяло. Невольно фыркнула:
– С этими?.. Они в добычный ряд для меня боятся сходить.
