– Это да-а, – вздохнув, князь с досадою покусал губы. – Верно мыслишь, Шара… тиуне! Не дадут нам санкции на арест.
Сыскной вскинул глаза:
– Чего нам не дадут, княже?
– Схватить не дадут. И в пыточную кинуть не разрешат. Эх! И как тут работать?
Про то, что в высших городских кругах есть предатель – а то и не один, – Довмонт догадывался давно. Не могло так быть, чтоб не было! Кто-то обо всем докладывал в Новгород, кто-то – великому владимирскому князю, а кто-то – немцам, архиепископу дерптскому, или того хуже – ордену. Немецкая партия во Пскове всегда была очень влиятельной, многие не видели ничего худого в том, чтобы вместо присланного из Новгорода посадника посадить наместника великого магистра с отрядом рыцарей и кнехтов. Тевтонец точно так же защищал бы Псков от чужих притязаний… в том числе – и от Великого Новгорода, надоедливого старшего братца. Так что многочисленные шпионы окопались во Пскове крепко, и взять их вот так, за здорово живешь, нахрапом, было никак не возможно. Даже и связного – того же шкипера – просто так не взять! Схватишь – обязательно прознают, обязательно найдутся защитники, поднимут вой…
– Схватить, может, и не схватим, – задумчиво глянув в оконце, промолвил князь. – Но кое-что вызнаем, точно. Глаз со шкипера не спускать! Чувствую, ох, не зря он засуетился.
Довмонт, конечно, не выдержал, решив принять личное участие в деле. Степан Иваныч, тиун, к слову сказать, был этим решением весьма доволен. Еще бы – сам князь брал на себя ответственность за всё!
В корчме на Гончарной улице, что на Застенье, ближе к вечеру стало довольно людно. Прослышав про свежее пиво, потянулись с пристани заморские гости – не только корабельщики, но и приказчики, а то и сами купцы. Хватало и своего, обычного, люда – по пути из города заглядывали в корчму и бродячие, и артельщики, и крестьяне, и вот, скоморохи – пели, играли, ходили колесом.
– Ах, дуда моя, дуда… Ах, дуда, ох, дуда!
Да вприсядку! Да с трещотками. Да с бубенцами! Весело!
По мысли князя, скромненько притулившегося в дальнем углу, дело шло к хорошей драке. И таковая не замедлила начаться. Кто-то кого-то толкнул, случайно или намеренно – бог весть. То ли немец – русского, то ли русский – немца. Да еще и датские – из Ревеля – купцы были, и шведы. Да и русские – вовсе не заодно. Псковичи, новгородцы, полоцкие… разные все.
Началось!
– А, так ты нас не уважаешь? Вот тебе, собака!
– От собаки слышу, ага!
Удар! Хороший, увесистый – прямо в лоб. Ответка – слева в скулу – прилетела незамедлительно. Тот, кто бил первым – рыжебородый мастеровой в серой свитке – отлетел в угол, упав прямо на князя.
Довмонт вежливо посторонился – да не тут-то было! Плечистый, с глазами навыкате, парень – второй забияка, – подскочив, схватил князя за ворот, занес для удара руку:
– А! Да вы все заодно тут!
Надежа и опора Пскова сунул ему кулаком под дых. Коротко, действенно и без лишних слов. Забияка согнулся… К нему на выручку тут же подбежали дружки… Кто-то уже вытаскивал кистень, кто-то – острый засапожный нож… Быть бы крови! Уже слуги князя выхватили мечи, уже закусил губу верный Гинтарс…
– Цыц! – Довмонт охолонул всех, улыбнулся… и властно приказал подать пива.
– Всем! Угощаю. Третьего дня сын родился.
– Сын – это славно! – забияки враз подобрели, даже тот, кто в угол, на князя, улетел. Да и другой подошел, в лоб ударенный.
– Сыне, говоришь? О как! Славно, славно.
Тут и пиво подоспело.
– Не побрезгуйте, други, за здоровье выпить.
Какая там драка, какая ссора? Все позабыли уже. Выпили, здравицы наперебой закричали… обнялись… до новой драки, ага.
– Он вышел, – обняв князя, шепнул верный Гинтарс. Все такой же худой, с копной светлых волос и бледно-голубым взором. – Тиун за ним пошел.
Довмонт отозвался столь же тихо:
– Вот и хорошо. Славно… А вы пейте, други! Пейте. Эй, корчемщик! Пива всем! И медовухи можно.
Пока орали да разбирали кружки, князь покинул корчму – незаметно и быстро. Вот, только что был стоял, улыбался – и вот уже – нету. Вышел, направился вместе с Гинтарсом… тут и тиун из-за угла подошел и, вроде бы как со старым знакомым, раскланялся.
– Рад тебя встретить, дорогой кум. Как кума?
– Пироги завела. Ждет, когда в гости пожалуешь.
– Так, прямо вот посейчас и пошли.
Как сказали, так и сладили. Пошли. Зашагали рядом. Кумовья встретились – чего подозрительного-то?
Крючконосый ревельский немец Йост Заммель тоже никакого подозрения не вызывал. Шел себе и шел в компании приказчиков и матросов. Даже подпевал – кто-то завел немецкую песню. Так и шли – весело. Миновав Гончарную улицу, свернули на Плавскую, с Плавской – на Кузнечную, с Кузнечной – мимо яблоневого сада, мимо деревянной церковки Флора и Лавра – открывалась прямая дорога к пристани. По ней и пошли. Все. Кроме герра Заммеля.
Хитрый шкипер свернул за деревья так ловко, что князь и его люди не сразу и заметили, даже пришлось поискать, правда, недолго. Немецкое платье от русского отличается сильно, даже и в полутьме разберешь. Широкий, с накладными плечами, кафтан, узкие штаны-чулки, мягкие, с длинными носами, туфли. По ножкам тоненьким да кривым немца издалека углядеть можно.
Вот и один паренек углядел. Первый попавшийся, кого тиун ухватил за рукав:
– Немца тут не видал, отроче?
– Немца? А вона, туда пошел. Этак быстренько.
Яблоневый сад спускался от Застенья к реке, постепенно переходя в полнейшие заросли, где обнаружить кого-либо становилось не таким уж и простым делом. Ближе к реке густые кусты и деревья словно сплетались друг с другом, цеплялись за одежду колючие заросли репейника и чертополоха. Темнело.
Какой-то нищий в дурно пахнущем рубище вскинулся прямо из-под ног Довмонта, обернулся, сверкая взором:
– Там он! У старой ветлы ходит кругами.
– Эхкм… – князь лишь крякнул, узнав Осетрова Кирилла. Эко, как замаскировался парень! Нищим прикинулся – не отличишь.
Некуда было шкиперу деться! Как ни ходи, как ни оглядывайся, как ни води с подозрением крючковатым носом. Обложили его княжьи люди. Плотно, не дернешься.
Немец и не дергался. Просто сидел на упавшем стволе подле все той же ветлы и, видимо, ждал кого-то.
Довмонт улыбался. Это было бы здорово! Сразу обоих накрыть. Шкипера и того, кто к нему на встречу явится. А пока сиди, сиди, герр Йост Заммель! Жди. Мы тоже подождем. В охотку, ага.
Между тем стемнело уже. Отзвонили в церквях к вечерне, первые звезды зажглись в синих мерцающих небесах, и медно-золотой месяц повис над деревянным куполом церкви Флора и Лавра. Где-то невдалеке, на Застенье, слышались крики припозднившихся гуляк. Гулко залаяли псы.
