– О господи! – не выдержал князь. – Так когда же, когда же оно придет?
– Придет обязательно. Ты жди. И не будь таким нетерпеливым.
– Легко тебе говорить…
– Мне? Легко?
– Ла-адно…
Они сидели за дальним столом, в самом углу полутемного зада, освещенного лишь парой факелов. Никто не подходил, не подсаживался, даже корчемные служки не тревожили – об этом по княжеской просьбе позаботился Козьма Косорыл. Сбрив бороду и усы, Довмонт словно помолодел лет на пять, а то и больше. Мало кто мог бы узнать его в таком виде, вот и русские не узнавали, косились – кого-то привечает именитый псковский боярин? Один Финоген-епископ знал, но не подавал виду.
Наконец, Сауле поднялась на ноги.
– Куда ты? – замахал руками Довмонт. – Посиди, поешь, отдохни.
– Я уже насытилась, кунигас, – Солнышко лучезарно улыбнулась. – И со всей искренностью благодарю тебя за свое спасение. Мыс тобой еще обязательно свидимся и… сочтемся.
– Сочтемся? Ты хочешь сказать…
– Я найду тебя, князь. Если вдруг будут важные вести.
Довмонт проводил Сауле на двор. Угрюмые эсты уже поджидали у самых ворот, поглаживая по гривам коней – трех мохнатых скакунов выносливой татарской породы.
Ишь ты, покачал головой князь. Припасли и для Солнышка лошадку. Заботливые. Интересно, чем им так дорога жрица? Ведь боги-то у куршей и эстов – разные. Впрочем, боги-то разные, а вот враг – один. Рыцари!
– Прощай, кунигас, – поцеловав Довмонта в губы, Солнышко прыгнула в седло и, дернув поводья, погнала коня к лесу. Не говоря ни слова, угрюмые парни-эсты последовали за жрицей, поднимая поземку копытами лошадей.
Князь все глядел деве вослед, пронзая взглядом предвечернюю зимнюю хмурость. Обернется… нет ли? Обернулась. Помахала рукой. И скрылась за деревьями, в зарослях ольхи и осины.
– Уехала, – поглядев на подошедшего боярина, вздохнул Довмонт.
Козьма Косорыл, хмыкнув, пристально посмотрел на князя:
– Гляжу, ты что-то не очень рад этому.
– Отчего же не рад? Просто хотелось бы, чтоб эта дева пробыла со мною подольше.
– Она и впрямь ведьма? Аль врут немцы?
– Пожалуй, ведьма. Но немцы, конечно, врут.
Светлые глаза князя затуманились, в сознании вдруг четко представилась та, о которой только что говорила юная жрица.
«Ты встретишь ее. Обязательно встретишь. Просто время еще не пришло».
На двор корчмы вдруг вывалили скоморохи, принялись кувыркаться, ходить на руках – как видно, репетировали, тренировались. Любопытные быстро сбежались посмотреть. Много народу набралось, почитай, почти все посольство, да еще какие-то странники, приказчики, купцы…
Особенно ловко кувыркался тощий поджарый малый. Настоящий паркур устраивал: разбегался, высоко подпрыгивал, кувыркался в воздухе, ловко приземляясь на ноги… или спиною в сугроб.
– А ну, давай, давай, паря! – со всех сторон подбадривали скомороха зрители. – Ишшо раз тако прыгнешь – куну дам!
– Лучше – пфенниг немецкий, – обернувшись, парень подмигнул собравшимся и, задорно тряхнув светлыми кудрями, сделал с разбега двойное сальто.
– От дает! – качали головами купцы.
Тут же с любопытством подвизались и странники, судя по длинным черным рясам и бородам – монахи. Глянув на них, как и вообще на все это веселье, Финоген-епископ нахмурился и, плюнув, ушел обратно в корчму. Скоморошьи игрища церковь не жаловала, обзывая все действо «глумами и кощюнами», однако Финоген не стал прогонять мимов, стар был, опытен, видел хорошо – и дружине, и боярам, и самому князю сия забава нравится. Так что – пущай. Потом грех сей отмолят.
Чтоб лучше видеть, кто-то из паломников откинул капюшоны. Не у всех там оказались седые космы, вовсе не у всех. Нашлись среди странников и молодые люди… Вот один из таких тряхнул волосищами, обернулся на чей-то зов…
Князь вздрогнул, не поверив своим глазам! Присмотрелся повнимательнее… Узнал монаха, узнал!.. Знакомое неприятное лицо, мосластое и вытянутое, как у лошади. Темные волосы, прикрытые сальными прядями оттопыренные лопухи-уши. Тот самый парень на коричневой «Ауди»-селедке! С кого все началось… Йомантас, жрец!
Ну, точно он! Все всяких сомнений. И лицо, и фигура, и наглый пронзительный взгляд… И улыбка, надо сказать, весьма обаятельная…
– Монахов видишь? – Довмонт скосил глаза на Козьму.
Кивнув, боярин сразу же насторожился:
– Ну?
– Имать их надобно, – жестко приказал князь. – Всех четверых. Особенно – вон того мосластого.
– Имать? – Козьма Косорыл любил все уточнять, даже прямой приказ защитника Пскова.
– Имать, – подтвердил Довмонт-Игорь. – Жестко, незаметно и быстро.
– Сделаю.
Приложив правую руку к сердцу, боярин подозвал воинов…
Четверых схваченных монахов допросили уже па псковской земле, устроив ночевку. Допрашивал лично князь, как ему и положено по статусу – вел дознание. Уже поднабравшись опыта в этом деле, Довмонт не стал говорить с подозрительным типом вот так, сразу, нахрапом. Сперва допросил «монахов». Причем в присутствии епископа, смиренно попросив старца Финогена задать задержанным несколько простеньких богословских вопросов. Кивнув, хитрый епископ тут же поинтересовался единосущностью Троицы и филиокве – исходит ли Святой Дух только от Бога-отца или еще и от Бога-сына тоже?
Задержанные в ответ не сказали ни слова. Троих старших «монахов» допрашивали по очереди, к «Йомантасу» же Довмонт еще и не приступал, оставил «на сладкое».
– Не монаси они, – твердо заявил отец Финоген. – Нет, не монаси.
Кто бы сомневался, ага…
Не добившись от странников ни слова «по добру», князь, однако же, не спешил приступать к пыткам. Если это упертые язычники литовцы, так любое воздействие бесполезно в принципе. Смерти язычники не боятся, наоборот, считают ее высшей доблестью, к слову, и самоубийство чтут так же.
– Давайте молодого, – наконец, приказал Довмонт. – Этих же покуда связать – и в возок. Во Пскове бросим в поруб… а там поглядим.
Допрос князь вел на неширокой опушке невдалеке от главного тракта – на Изборск и Псков. Место было открытое, ветра дули, да и снега нападало маловато, так что видна была, торчала тут и там жесткая желтая стерня, за которой унылой стеною вставал лес.
Парня привели под руки, притащили, бросили на колени в снег.
Довмонт ласково улыбнулся и произнес по-литовски:
– Ну, здравствуй, Йомантас. Лабас ритас!
Парень вздрогнул, затравленно посмотрев на князя. Вздрогнул и что называется – «поплыл», явно не отличаясь стойкостью своих старших товарищей.
– Откуда вы знаете мое имя, господин?
