Победно голосили трубы. Развевалось на ветру желтое тевтонское знамя с черным имперским орлом!
Русское воинство отступало, с ходу потеряв многих бойцов. Раненный в руку воевода отдал запоздалый приказ ставить возы в круг. Хоть так задержать рыцарей. Однако поздно уже, поздно!
Усадьба пылала, трещали и рушились со страшным грохотом башни, а вот уже занялся частокол. Побежали и по нему огоньки пламени, смачно пожирая смолистые бревна. Едкий густой дым заволок все вокруг…
Кашляя, выбрался из амбара избитый в кровь Фимка. Кое-как натянул одежку… и совсем не чувствовал спины. Ни лежать, ни сидеть не мог… Однако не до лежаний тут, спастись бы! Хотя – стоит ли? Родных да близких, почитай, что уже и нет – всех немцы порубили.
Пошатываясь, вышел отрок на мостик. Перила горели уже, дымился настил. За мостиком поджидали кнехты. Поманили ласково, схватили, заломили за спину руки, связали да отогнали к обозам, в полон. Там Фимка неожиданно обрадовался, увидав знакомых парней и девок. Впрочем, до радости ли? Что немцы с полоном сделают? Угонят, продадут в рабство, а, может, и просто убьют, заморят голодом.
Дул ветер, уносил черный дым к величавому Чудскому озеру. Деловито пересчитав полон и добычу, тевтонцы двинулись дальше – в глубь псковской земли!
* * *
Припарковав белый «Ситроен» у высотного дома, расположенного в жилом массиве, известном под именем «Изумрудного города», Игорь поднялся на лифте на десятый этаж и позвонил в дверь. Неохота было доставать ключи, неудобно, и так в каждой руке по пакету. Заехал по пути в супермаркет, вроде ничего особенного не купил, а вот поди ж ты, едва донес.
– Открыва-ай, милая!
Дверь отворилась, любимая женушка – Оленька – бросилась на шею. Вся такая милая, желанная… в коротких домашних шортиках и майке с надписью «Тролль Гнет Ель».
– Любимы-ый… А я тебе раньше ждала, чес-слово. Ого, пакетищи! И чего ты тут такого набрал?
– Да ничего особенного. Хлеб, фрукты… Тебе ж витаминки нужны, милая!
Действительно, нужны. Ольга была на третьем месяце, и супруги ждали первенца. Почему-то все говорили, что родится мальчик, Игорю же было все равно – кто. Мальчик, девочка – лишь бы малыш оказался здоровым.
– Как родится, сразу надобно в детский сад записать… И – в школу!
Вот тут Ольга была права, насчет детского сада. Покупка квартиры и кризис несколько подорвали финансовое состояние молодой семьи, и элитный детский сад супруги явно не потянули бы. В обычный же следовало записаться заранее, быть может, даже сейчас.
Игорь заканчивал аспирантуру, модный же дом, где он был управляющим, как-то не приносил в последнее время особенной прибыли. Верно, потому, что им мало кто занимался как следует. Игорь сел за диссертацию, а мачеха занялась личной жизнью. Что же касаемо сестры Лаумы, то она помогала, да и много чего делала… Однако и у нее была своя жизнь.
– Академку возьму, – усевшись на диван, молодой человек устало вытянул ноги. – Займусь бизнесом вплотную. А то, чувствую, у разбитого корыта останемся.
– Да не переживай, не останемся, – Ольга уселась к мужу на колени, погладила по голове. – Мы ж с тобой умные, да и сестра поможет. Кстати, Лаума в гости звала. На дачу, сразу после Нового года. А что? На лыжах покатаемся…
– Тебе только на лыжах сейчас…
– Да ладно!
Ольга потянулась, изогнувшись, словно кошечка, и Игорь тут же погладил ее по спине, запустив руки под футболочку. А потом принялся целовать, целовать, целовать… нежную шейку, губы, упругую, с тонкой белой кожею, грудь…
– Ах, ты ж…
Сразу после секса супружница упорхнула в ванную, вернулась, завернутая в полотенце, уселась на диван, вытянув ноги… и вдруг нахмурилась:
– Ты знаешь, сегодня в магазине на меня пялился какой-то лохматый парень!
– Что еще за парень?
– Лицо такое… вытянутое, неприятное… Как у лошади. Ой! Кажется, я его уже где-то видела… Ну, да, видела, чес-слово! Помнишь, летом мы с тобой ездили в гости в Литву?
* * *
Йомантас! Ну да, а кто же еще-то? С неприятным «лошадиным» лицом.
Князь проснулся в холодном поту и, усевшись на ложе, протянул руку за квасом. Налитый в обычную крынку напиток сей всегда стоял рядом, на подоконнике. Сделав несколько долгих глотков, Довмонт поставил крынку на место и, задумчиво покусав губы, глянул в окно. Светало уже, и первые петухи наперебой призывали солнышко. Узкая алая полоска рассвета на глазах становилась шире.
День начинается. В Троицком соборе вот-вот ударят в колокола. К заутрене… Вот! Ударили!
Князь перекрестился на висевшую в углу икону Николая Угодника и, быстро одевшись, поспешно зашагал в церковь. На воздухе было хорошо, свежо. Росная трава расстилалась под сапогами, обещая солнечный и теплый апрельский день.
Довмонт вернулся в хоромы каким-то другим – деятельным, быстрым, активным. Таким он не был уже давно – с тех пор, как вернулся из похода. Все стояло перед глазами мертвое лицо Любарта… и мертвые девушки, жертвы… Князь все пытался замолить грех – и не мог.
Нынче же что-то подействовало – то ли этот непонятный, явно о чем-то предостерегающий, сон… то ли, наконец, помогли молитвы… Как бы то ни было, а надежа и опора Пскова (надежа и опора – на полном серьезе, без всяких смешков!) вновь обрел свой привычный вид; умылся, растерся холодной водою до пояса, да велел привести брадобрея – бороду подровнять.
А еще велел позвать сыскных! Не так себе велел, походя, а вполне суровым голосом. И в самом деле, чего они там возятся-то? Давно должны были уже словить беглого жреца… если тот еще жив, правда.
Вежливо покашляв, в горницу вошел Степан Иваныч, тиун. Поклонясь, потеребил остроконечную бородку, поправил на плечах синюю, с узорочьем, накидку-свиту… Щеголь, мать-ити!
– Звал, княже?
– Звал, звал! – насмешливо покивал Довмонт. – Чего кота за хвост тянешь?
– Кота?!
– Я про Йомантаса, жреца беглого.
– Ищем, надежа князь! – тиун истово перекрестился и тут же вздохнул, поправился: – То есть – искали. Везде, княже, искали, месяц почти. Всех перетеребили – и не нашли. Значит, сбег… или в живых нету.
– А, может, просто искали худо, спустя рукава? А что? Я вас не подгонял, не спрашивал…
Довмонт расслабленно хмыкнул и ударил ладонью по столу:
– Вот что, Степан Иваныч, ты давай-ка, своих настропали. Чтоб носом землю рыли!
– Так они и так роют, княже, – заступился за своих тиун.
– Знаю, что роют, – усмехнулся князь. – Только вот результат – где? Пусть еще разок все хазы да норы пройдут… и через пару дней мне доложат! Все. Ступай, Степане. Ступай и помни – жду!
Поклонившись, Степан Иванов-сын вышел от князя и, вернувшись к себе в сыскную избу, окинул строгим взглядом сидевших на лавках парней: Осетрова Кирилла и Семена. Да, здесь же, в горнице ошивался и мелкий отроче Кольша Шмыгай Нос. В новой верхней рубахе с широким узорчатым оплечьем, подпоясанной желтым кушаком, в мягких, со скрипом, сапожках, парень нынче выглядел щеголем! Еще бы… чай, не лаптем щи хлебает!
