Тут и девчонка покраснела, не надобно и румян.
– Скажешь тоже…
– Нет, правда-правда! Марусь… а перед тем как литвин ваш ушел, к старосте кто-нибудь приходил?
– Тьфу ты! Нашел, что спросить! – девчонка явно обиделась, что и понятно – такое вот романтическое прощание у них выходило, и тут нате вам с кисточкой – литвин.
Впрочем, особо-то прощаться отроку-отроковице не дали: послышался уж на всю реку зов:
– Мар-у-уська! Уходим уже, э-эй!
Вскочила девчонка на ноги:
– Пора мне.
– Ну, все-таки… Приходил?
– Тьфу… Да был какой-то. Неприметный такой мужичок, но плечищи – ого! Меня еще, гад, ущипнул – я потому и запомнила.
– А звали-то, звали-то его как?
– Да пес его… Он еще говорил, будто у боярина тиуном служит. Верно, врал. Нешто тиуны в этакой-то посконине ходят? Ой… кажись, вспомнила – Дементий. Точно – Дементий. Так у нас парня одного звали, он потом к ордынцам ушел.
– Дементий, говоришь? Ага-а-а…
Проводив скоморохов, Шмыгай Нос направился обратно во град. Шел неспешно, по пути заглядывал на луга, болтал с пастушонками… От них и про усадьбу боярскую узнал, что тут вон, недалече…
– А Дементий там никакой не тиун. Простой слуга. Правда, особливо доверенный.
Особливо доверенный! Вот как. Ладно, поглядим.
Азарт, азарт вдруг овладел отроком, какой бывает, верно, лишь у охотничьих собак, идущих по следу дичи. Такой, что не отмахнешься, не справишься. Азарт сей и привел Кольшу к усадьбе, хотя куда умней было бы доложить обо всем тиуну Степану Иванычу… или хотя бы сыскным парням рассказать, Кириллу с Семеном.
Вот и доложил бы. Вот бы и рассказал. Так нет, куда там! Да и что рассказывать-то, о чем доложить? Прячется ли литвин на усадьбе, или его там прячут… да и вообще – тот ли это литвин? Пока вилами по воде все. Хотелось бы поточнее выяснить.
Нужную усадьбу Шмыгай Нос отыскал быстро. Да и что ее искать-то? Первый же встречный пастушок показал:
– Эвон, за ракитником на полуночь повернешь. Там сосна кривая, потом луг… а там сам увидишь.
На кривую-то ту сосну и забрался отрок, примостился на толстом суку, углядел недалече усадьбу. Все честь по чести: частокол, ворота тесовые, за частоколом – хоромы боярские, крыши высокие дранкой на солнце блестят. Окромя хором – еще и амбары и постройки разные прочие, а средь них – и пара курных изб. Для холопей, вестимо, для челяди. А холопы с челядью без дела сидеть не должны. На хозяина должны работать, богачество господское трудом своим преумножать. Значит, в поле выйдут, в лес – за хворостом, за дровами, да даже и вот – скотинку пасти. Неужто никто про литвина не знает? Те пастушки, с коими уже переговорил Кольша – не знали. Ну, так ведь они и не с этой усадьбы. А с этой – вон! Целых двое, и стадо большое у них. Не стадо, а загляденье. Телки все гладкие, круторогие… видно, что боярские, издалека.
– Дементий? Ну, знаем такого… Литвин? Не, литвина не видели. А девку-челядинку новую днесь на усадебку привезли. Не наша девка – немецкая або чудь. Рябая вся – в веснушках.
Рассказав, подпасок сунул в рот палец и гыкнул. Шмыгай Нос тоже улыбнулся, вроде как просто так завернул, поболтать:
– Ну, пойду я. Пора.
– Ты сам-то из каких будешь? Из посадских?
– Из посадских, ага. Из самого что ни на есть Застенья… Значит, не видал парнягу-то? Жаль. Он мне серябряху должен.
– Неужто целую серебряху?! – округлил серые глаза пастушок.
Кольша приосанился:
– А то! Я б и тебя, брат, не забыл, знаешь. Коли б получил должок… Ты пряники любишь?
– Медовые! Вкуснотища – умм!
– Вот! Угостил бы. Ну, а коли, говоришь, не видал…
– Постой, постой, – забыв про коров, пастушок, видно, всерьез размечтался о прянике. – Знаешь, что… Окромя усадьбы тут еще заимка охотничья, вниз по реке верст пять, в самой чаще… Так, может, должничок-то твой – там. Так бывает, когда господин охоту готовит, нанимает многих. Не упомнишь, да и не увидишь всех.
– Заимка, говоришь? А как же ее сыскати?
* * *
Соскочив с ложа, юная красавица Рогнеда нагой подбежала к окну, потянулась, встала на цыпочки, доставая низкий потолок руками. Обернулась, улыбнулась лукаво:
– Ну, что ты спишь-то! Смотри, солнышко уже встало.
– Что-то не вижу я никакого солнышка, – встав, Довмонт быстро оделся. Как ни крути, а разбойная красотка была права – утро уже, даже и князьям поспешать надо, потому как ждали дела.
– Чую, немец вот-вот нагрянет, – вздохнув, признался князь. – Эх, успеть бы стены закончить. Еще б башню воротную укрепить.
Рогнеда вдруг засмеялась, подошла к возлюбленному, прижалась, положила голову на плечо. Мягкие золотисто-каштановые локоны упали князю на грудь. Довмонт покусал губы… При встречах с юной атаманшей он почему-то всегда чувствовал некую неловкость, ибо их запретная страсть не могла иметь продолжения. Князь не мог жениться на худородной, тем более – на разбойнице, Рогнеда это прекрасно понимала… и ничего такого не требовала, не упрекала, ни единым словом, ни взглядом.
Однако князь – Игорь! – все-таки переживал. А как же! Ведь мы в ответе за тех, кого приручили.
– Вот что, милая, – молодой человек нежно погладил девушку по спине. – Не худо бы тебе стать вдовицей!
– Ке-ем? – вскинув голову, красотка изумленно сверкнула очами. Словно вспыхнули два изумруда! – Сам-то понял, что молвил? Хм, вдовицей… у меня и мужа-то нет.
– А мы найдем, – невозмутимо промолвил князь. – Старого, немощного…
Девчонка обиженно отпрянула, накинув на плечи валявшийся на лавке плащ. Передразнила с укором:
– Старого, немощного! Вот уж благодарю за заботу.
– Не хочешь старого, можно – мертвого, – с хитрой улыбкою Довмонт уселся на скамью рядом с девой.
Та ахнула, вскочила:
– Ты что, совсем уж ума лишился? Мертвеца мне в мужья предлагать!
– Да ты не ерепенься, а выслушай!
Князь мягко взял юную атаманшу за руку, усадил на колени:
– Можно ведь тебя замуж за умирающего выдать, вполне. Такого, чтоб без родичей. Не за простолюдина, нет… Выморочное имущество – твое…
– Да не больно-то нужно! – разбойница вновь встрепенулась. – Что я, в бедности, что ли, живу?
Довмонт словно не слышал, все продолжал гнуть свою линию:
– Ты же умная девушка, Неда. Понимать должна – не в имуществе дело, и даже не в званьи боярском. В положении! Будешь ты считаться полноправной вдовой. Замуж захочешь выйти – никто тебе слова плохого не скажет. И что не девственна – о том тоже шептаться не будут. Оно ж понятно – вдова.
