Явившись на зов, Кирилл Осетров сын с порога поклонился в пол. Волновался, еще бы – сам князь позвал. Надежа и опора Пскова!
– Ну, молви, – махнул рукой князь. – Только лоб не разбей.
Сыскной покрутил в руках шапку:
– К Мордухе-вдове с расспросами заявились. То мне челядин ее поведал, Онфим.
– Та-ак…
– Заявились, вызнали о пропаже и тут же ушли. Ушел. Ликом неприметен, борода пегая, рост небольшой, но широк в плечах. Одет по-простому: холщовая рубаха, порты, поршни. На поясе – нож.
– Да уж, – выслушав, хмыкнул тиун. – С таким приметами мы его сто лет искать будем.
Кирилл виновато помял в руках шапку:
– Уж, господине, что есть. Онфим-челядин сообщит, если что вдруг.
Людокрадами за рекой Великой (если они вообще там имелись) Довмонт решил заняться сам. Уж больно было щекотливое дело, вернее сказать – место. Шайка Рогнеды обитала именно там, «весь брег держала». Работорговлей юная атаманша вроде бы не промышляла… хотя кто ее знает? Чужая душа – потемки, особенно – душа разбойницы… честно-то сказать – не столь уж и чужая душа. Ну, вот такая Рогнеда? Добрая, запутавшаяся в жизни девчонка, много чего хлебнувшая на своем коротком веку. Уж так все сложилось, что, кроме как в шайке, этой зеленоглазой красотке другой дороги нет. Князь и хотел бы помочь – но как? Раве что выдать замуж за кого-нибудь из своих людей. Только вот за кого? Любарт с Гинтарсом женаты, остальные – кто что-то из себя представлял – тоже. Да и не за всякого Рогнеда пойдет, не всякого будет слушать. Да вообще никого слушать не будет! К свободе привыкла, чего уж. Ежели муж хоть словечко поперек молчит – братина в лоб полетит! А то – и не братина, а то – и сразу нож. Неуживчива Рогнедушка, и для спокойной семейной жизни, верно, не создана. С другой стороны, кто знает молодых дев? Они и сами-то себя не знают. Сегодня одного хотят, завтра – другого, послезавтра – третье. В данном случае не про мужиков речь… хотя и о них тоже.
Так вот. Рогнеду Довмонт собирался всячески прикрывать, как делал и раньше. И вовсе не потому, что та с ним спала. Могла бы и не спать. Просто князь почему-то знал, что неспособна зеленоглазая атаманша ни на какую подлость. На убийство – способна, на грабеж – так очень даже, а на подлость, предательство – нет. И это несмотря на то что ее-то саму предавали и продавали множество раз. Если б тогда, в Литве, Даумантас не выручил, не помог бежать из собственного же замка… где б была Рогнеда? Да на том свете уже.
Да что греха таить – Рогнеда сильно нравилась князю. Как и он ей… Однако никаких перспектив у такого союза не имелось. Как мог князь взять в жены лиходейку-разбойницу? Кто такая Рогнеда – все знали… или узнали бы. Так и сейчас приходилось скрывать греховную связь, которая новообращенного христианина Тимофея, как в крещении нарекли Даумантаса, почему-то не тяготила, да и юной красавице, похоже, вовсе не была в тягость.
Так что на поиски людокрадов «псковская надежа и опора» отправился самолично, прихватив с собой Степана-тиуна и двух его людей – юного сыскаря Семена с Кирилловым Осетром… тьфу – с Осетровым Кириллом. Ни у кого такая прыть Довмонта никаких подозрений не вызвала. Такие уж стояли времена, когда князья сплошь и рядом занимались теми – вроде бы обычными и простыми – делами, какие в более поздние эпохи владетельные особы, несомненно, поручили бы слугам. Да и не был псковский князь (как, впрочем, и новгородский) никакой владетельной особой. Боже упаси, не правил, а служил Псковской республике по мере своих сил. Военачальником, верховным судьей… и вот – организатором сыска. А кто же о безопасности горожан думать будет? Конечно, князь. Кому же еще-то? На то он и призван, на то – «защита и опора». От внешнего супостата псковичей защитить – хорошее дело, но и усмирить внутренних врагов – дело не менее важное. Чтоб жили люди спокойно, без страха. Чтоб не боялись за себя и детей, чтоб ночью спокойно на улицу могли выйти. Не только бояре – все.
Да и другие-то князья, вроде б и властелины, еще не вошли в подлый вкус самовластья, еще особенно себя не выделяли, свою стать не подчеркивали. Это много позже все началось, в пятнадцатом веке, в конце, с подачи ромейской бесприданницы-нищебродки Зойки – Софьи Палеолог, – ставшей благодаря папе римскому женой Ивана Васильевича, великого московского князя. Эта змея и стала на ухо Ивану петь, мол, ты же князь, Иван, да не простой – великий. Не какой-нибудь там Ванька-Иван, а Иоанн! Разницу понимать надо. И не надобно всех подряд бояр в гости звать, пусть в очереди стоят, записываются, да и поклоны как следует кладут, ломают шапки.
С тех пор и расползся, разлился византийский яд по всем русских землям… впрочем, и раньше еще великие владимирские князья от татар эту моду переняли. А чего же не перенять-то? Вон как удобно. Правило же известное, понятное и простое: я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак. Я – власть, лижите мне задницу до мозолей, а кто не лижет, тот власть не уважает, и вообще – подлый христопродавец и сам себе на уме гад!
Но вот не было еще так-то! Ни во Пскове, ни в Великом Новгороде – не было. Не родилась еще злоковарная ромейка Софья, не взяли еще Констатинополь-Царьград турки, да и Москва еще – в заскорузлых владимирских лесах самая поганая деревуха. Есть ли есть во вселенной какой-то край, то это вот он и есть. Вернее, был. Когда-то.
Ввиду всех этих рассуждений, Довмонт и не заботился никаким прикрытием своей деятельности. Все ведь про отроков убитых знали, и то, что сам князь лично убийц ищет – в том ничего такого необычного по тем временам не было. В конце концов – кому же еще-то?
Дабы простой народишко не смущать, Довмонт даже не одевался в простое платье. Он и так одежду носил простую. Ну, конечно, не в сермяге ходил, однако – такая вот суконная рубаха, такой плащ, как ныне на князе, у любого боярина средней руки сыщется, да и у купца – торгового гостя – тоже. У приказчика даже, чего там о купцах говорить.
О внешнем же виде – высокий, красивый, стройный, с мягкими светлыми волосами и такой же бородкой, со взглядом серо-стальным – речи вообще не шло. Да, средневековые люди отличались редкой памятью, в том числе – и на лица. Однако мало ли во Пскове стройных мужиков? Да пруд пруди. И все в большинстве своем – светлоглазые.
Потому и не опасался князь, что узнают… а и узнают – так что с того? Выехав со двора, особенно не таился, однако и не кричал на каждом углу – вот он я, князь псковский! Надежа, защита и опора.
Оставив коней на попечение воротной стражи, Довмонт и его люди спустились к пристани, однако на княжеской ладье не поплыли, а наняли у перевозчика скромную лодку… забавную такую ладейку, украшенную узорочьем и паволоками. На такой обычно дети боярские любили кататься.
– На тот берег отвезешь, пристанешь, где скажем, да подождешь.
Чернобородый мужик лодочник хмыкнул было презрительно – это еще кто тут распоряжается, еще не заплатив даже? Хмыкнул, да усмешка с губ испарилась тут же – узнал!
Рука сама собой к шапке рванулась:
– Ой… господине!
