– Мона, ты его любила?
– Кого, Ахмеда?
– Нет, того мужчину. Папа сказал, он иноверец.
– Я его и сейчас люблю, – вздохнула Мона.
– Бедная моя сестра. Никогда не поверю, что ты сделала что-то плохое.
– Я просто влюбилась и не жалею об этом. Очень грустно прожить всю жизнь с чужим и равнодушным человеком, а Ахмед такой и есть – чужой и равнодушный.
– У тебя с этим мужчиной… неужели у вас были какие-то отношения?
– Ничего серьезного, Сумайя, ничего серьезного. Иногда он приглашал меня пообедать в каком-то кафе, иногда звонил. Я не могла вычеркнуть его из жизни, не могла отказаться от этих встреч.
– Но тебе придется заплатить за ваши отношения очень высокую цену.
– Я готова к этому. Но отец ошибается, если он думает, что сможет запереть меня дома. Я буду бороться.
– Мона, подумай о том, что ты делаешь. Мне очень жаль, что все так вышло, но… может быть, сейчас тебе лучше смириться?
– Однажды я уже смирилась – когда меня выдавали замуж за Ахмеда. Больше я такой ошибки не повторю. Лучше помолись за меня, Сумайя. А сейчас я попробую немного поспать.
Она и вправду быстро заснула, но во сне ее мучили кошмары. Мона очнулась, чувствуя ломоту во всем теле; часы показывали полдень.
– Хорошо, что ты не спишь, – сказала заглянувшая в комнату Сумайя. – Отец вернулся и хочет с тобой поговорить.
Мона глубоко вздохнула.
– Принести тебе кофе?
– Да, – с благодарностью согласилась Мона.
Сумайя кивнула и убежала. Вскоре мать принесла поднос с дымящейся чашкой.
– Не затягивай. Отец ждет. – Мона заметила, что руки матери слегка дрожали. Кивнув, она принялась пить обжигающе горячий кофе.
– Что он сказал? – спросила Мона.
– Ничего. Отец в таком настроении, что я не рискнула даже спрашивать.
– Все плохо?
– Не знаю. Но разговор предстоит серьезный. Да хранит тебя Аллах, дочка.
Отец стоял у окна. Когда он повернулся к ней лицом, Мона вдруг заметила, насколько он постарел.
– Прости меня, папа, – вырвалось у нее против воли. Она понятия не имела, что говорить, но в тот момент вдруг почувствовала себя очень виноватой.
– Я хочу услышать от тебя, что случилось, – медленно произнес отец. – Всю правду.
– Что тебе рассказал Ахмед?
– Он говорил ужасные вещи. Я не хочу этому верить. Что моя дочь связалась с каким-то иностранцем… иноверцем… бегала к нему на свидания… Нет, я не верю, что ты на такое способна!
– Папа, не суди меня строго. Часть того, что сказал Ахмед, – правда. Да, я несколько раз обедала с одним человеком… он действительно иностранец. Русский, точнее украинец. Но это не имеет никакого значения, поскольку у нас не было никаких серьезных отношений и замуж я за него никогда не собиралась.
– А ты не забыла, что уже замужем?
– Папа, а ты сам помнишь, что обещал мне, когда уговаривал выйти замуж за Ахмеда? О том, что любовь придет со временем? Что я буду счастлива? Так вот, любовь не пришла и я никогда не была счастливой с мужем. Никогда.
– Это дало тебе право ему изменять?
– Я никому не изменяла. Папа, я понимаю, как все это звучит… Но, пожалуйста, постарайся меня понять. Разве я виновата, что у нас с Ахмедом ничего не вышло? Я старалась, клянусь, старалась!
– Ахмед был несправедлив к тебе? Он плохо с тобой обращался?
– Нет. Мне не в чем его обвинить, – просто мы совсем не подходим друг другу.
– Но как… как ты могла, дочка? Как ты могла встречаться с другим мужчиной?
– Мы не встречались. В смысле, не встречались как мужчина и женщина.
– Мона… Неужели ты не понимаешь, что совершила непоправимое?
– Папа, послушай… Мне очень жаль, что все так получилось. Я не хотела, правда. Я копила деньги… Планировала поговорить с Ахмедом, как только он приедет, и убедить его подать на развод. Думаю, он бы не стал возражать.
– Ты хотела развестись из-за этого мужчины?
– Нет… Не совсем. В первую очередь я хотела развестись, чтобы стать свободной. Наш брак не удался, и я больше не собиралась поддерживать иллюзию семьи. По-твоему, это неправильно?
– И ты еще спрашиваешь! Конечно, нет! Ты должна была сделать все, чтобы сохранить свой брак. Разве ты не знаешь, что развод – самое ужасное из всего, что допускает Аллах? Разве ты не знаешь, что он допустим лишь в крайних случаях?
– У меня как раз такой крайний случай!
– Не верю! Этот иностранец вскружил тебе голову! Ахмед не сделал ничего, чего ты не смогла бы вытерпеть!
– Папа, это бесполезно. – Мона устало откинулась на спинку кресла. – Мы как будто говорим на разных языках. Вот ты твердишь: этот иностранец, этот иноверец. Только этот иностранец понимает меня куда лучше, чем ты или Ахмед.
– Да как ты смеешь! Как смеешь упоминать этого человека в моем присутствии!
– Этот человек не сделал ничего дурного. С позиции их традиций и религии пообедать с девушкой вполне допустимо. Но он уважал наши традиции и нашу религию и сделал все, чтобы меня не скомпрометировать.
– Я не верю, что ты моя дочь…
– Да почему же? Почему вы все смотрите на меня как на прокаженную? Что я сделала? Папа, мне двадцать два года! Я хочу быть хоть немного счастливой! Вместо этого меня сажают в клетку и только твердят о том, что я должна, должна, должна!
– Иди в свою комнату, – тихо сказал отец. – Я не могу больше разговаривать с тобой.
– Папа… Но ведь мы должны поговорить! Прости, я нагрубила тебе, я сорвалась. Пожалуйста, пожалей меня хоть немного.
– Ты не раскаиваешься, я хорошо это вижу. Ты опозорила своего мужа, опозорила свою семью и даже не чувствуешь своей вины.
– Неправда! Я чувствую себя очень несчастной и очень виноватой. Я… не хотела, чтобы все так случилось.
– Ты жалеешь о том, что все открылось, но не о том, что ты сделала.
– Я просто не могла поступить иначе, – прошептала Мона. – Прости меня, отец.
– Иди в свою комнату, – повторил он.
– Папа, но как же… хорошо, я уйду, но послезавтра мне надо на работу…
– На работу? К своему иноверцу? Ты смеешься надо мной? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе туда вернуться?
– Но… папа…
– Иди в комнату и не смей выходить оттуда. Завтра состоится твой развод. Поскольку ты опозорила себя и свою семью, Ахмед не станет выплачивать тебе муахр. Я подтвержу, что получил деньги, и мы оформим все бумаги. Я так решил.
– Но, папа. – Мона подумала об отступных при разводе, которые ей бы очень пригодились. – Почему?
