– Откуда он все узнал?
– Сын Линды проболтался своему отцу. Она брала Карима с собой, когда мы ходили по магазинам.
Сергей выругался.
– Пожалуйста, не надо.
– А что я, по-твоему, должен делать?
– Выдохнуть и успокоиться. Знаешь, рано или поздно это должно было случиться. В Александрии мне как-то спокойнее. Это большой новый город, в котором можно начать все с чистого листа. В Каире я постоянно оглядывалась на улице, боясь встретить знакомых, а здесь дышу легко и свободно.
– В Каире многомиллионное население, – с сомнением протянул Сергей. – Шансы встретить кого-то почти нулевые.
– Да, но я никак не могла успокоить нервы. Надо было сразу ехать сюда.
– Ну хорошо. Если ты уверена, что так лучше, пусть будет Александрия.
– Это еще не все. У меня очень сильно болел низ живота. Всю дорогу я очень боялась за ребенка и сразу с вокзала поехала в госпиталь.
– О боже!
– Врач сказал, что ребенок в порядке. Потом я кое-как нашла квартиру и сразу легла спать. Кстати, мне надо ехать в госпиталь за результатами анализов.
– Ладно, – протянул Сергей. – Я все понял. У тебя не жизнь, а сплошной детектив.
– Смешно.
– Будь, пожалуйста, на связи. Я очень переживал.
– Сергей… Понимаешь, тут такое дело, – протянула Мона. – Мне пришлось оставить на старой квартире много вещей – я бы просто не увезла все с собой.
– Я понял, – вздохнул он. – Тебе нужны деньги?
– Да, – признала Мона. – У меня осталось совсем немного. А теперь надо заново идти за покупками и решать вопрос с родами.
– Хорошо, я вышлю тебе денег через «Вестерн Юнион». Скорее всего, завтра. У вас ведь есть «Вестерн Юнион»?
– Вообще-то я не в деревне, – возмутилась Мона. – Александрия – многомиллионный город, второй по величине в Египте.
– Ладно, ладно.
– А как здесь красиво! Я потом скину фото.
– Ты знаешь, красоты Александрии меня как-то мало волнуют.
– А зря! Город и правда потрясающий. Вчера я мало что успела увидеть, но все, что видела, мне очень нравится.
– Главное, чтобы у тебя все было в порядке. Где ты будешь рожать?
– Не знаю, – грустно ответила Мона. – Мне понравилась вчерашняя больница. Может, там посоветуют хорошего врача?
– Ну, хорошо. Держи меня в курсе.
Весь день Мона занималась насущными делами – навела порядок в квартире, разобрала чемоданы, купила продуктов. Ее анализы оказались в норме, и на обратном пути из госпиталя она зашла поесть мороженого в одном из многочисленных александрийских кафе, а потом завернула на пляж. Дул свежий ветер; Мона сидела на берегу, закутавшись в плащ, и впервые за долгое время чувствовала себя спокойно и умиротворенно.
«Почему я сразу не поехала сюда? – размышляла она. – В Каире у меня все равно никого нет. Только Линда… но Линда связана с моей семьей, и поддерживать с ней связь просто опасно. Александрия – очень хороший вариант для того, чтобы начать новую жизнь. Город достаточно большой, чтобы затеряться в нем. И потом, меня всегда сюда тянуло».
Вскоре решился вопрос с предстоящими родами. В больнице Моне посоветовали гинеколога; она сразу поехала к нему на прием и обо всем договорилась. Сергей, как обещал, выслал денег, и Мона во второй раз отправилась за покупками. Ее страхи отступили; она перестала испуганно оглядываться, опасаясь встретить знакомых, и почти не обращала внимания на косые взгляды окружающих.
«Пусть думают что хотят, – решила Мона. – Плевать. Да, беременна. Да, одна. Так сложились обстоятельства. Их это не касается».
Единственное, что мешало Моне почувствовать себя счастливой, – это мысли о своей потерянной семье. У одиночества оказалось две стороны: с одной стороны – полная свобода в большом и незнакомом городе, где у Моны не было ни одного более или менее близкого человека. С другой – именно здесь она все чаще и чаще вспоминала мать и сестру. Мона фантазировала, как было бы хорошо обнять маму и поделиться с ней своими мыслями, страхами и надеждами.
«Мама, мама, – думала она. – Ты еще никогда не была нужна мне так, как сейчас».
В один прекрасный день Мона неожиданно нашла подругу. Она так привыкла к своей скорлупе, так вросла в нее, что уже не искала сближения: наоборот, сторонилась незнакомых людей, отделываясь от них вежливо-отстраненной улыбкой. Марьям стала единственной, кто смог заслужить ее доверие, – она казалась такой искренней и открытой, что Мона не устояла. Ее семья держала небольшой супермаркет, и Марьям частенько стояла на кассе: улыбалась покупателям, складывала покупки в пакеты и отсчитывала сдачу. Вечерами она выходила погулять на набережную, чаще всего с матерью, но поскольку та любила поболтать с подружками, Марьям оказывалась предоставленной самой себе. Поначалу они разговорились на общие темы, но очень скоро стали неразлейвода. Марьям была совсем юной, она едва закончила школу и справила свое совершеннолетие. В разговорах с этой девушкой Мона нашла отдушину и лекарство от одиночества, уже ставшего ее второй натурой. Но даже этой девушке она не могла открыть всей правды, потому поведала слегка отредактированную версию своей жизни. О родителях Мона умолчала, представившись сиротой. Про мужа она рассказала почти все, умолчав лишь о том, что Сергей иноверец. Мона видела, что Марьям полностью верит в эту историю и искренне переживает за подругу, а вот ее родителей, похоже, рассказ Моны не убедил. Она замечала, что родители Марьям смотрят на нее слегка настороженно, как будто прикидывая, чего можно ожидать от этой странной беременной женщины. Впрочем, родители не запрещали дочери общаться с Моной, а им большего и не требовалось.
Весна давно вступила в свои права: Средиземное море еще не нагрелось настолько, чтобы в нем купаться, но люди стали выходить на пляжи и проводить больше времени на улице. Мона, никогда раньше не видевшая моря, наслаждалась этим чудом природы; теперь она не могла представить, как столько лет прожила вдали от побережья. Когда-то Мона слышала фразу, что человек, хлебнувший воды из Нила, навсегда окажется влюбленным в Египет, но в ее случае роль любовного зелья сыграла соленая средиземноморская вода. Иногда она вспоминала Каир: свое знакомство с Сергеем на прогулочном корабле, долгие годы в доме отца и замужество с Ахмедом, – но теперь ей казалось, что это было совсем в другой жизни. Нет, ни за что на свете Мона не согласилась бы вернуться в Каир: жаркий, душный, многолюдный, где дорогие районы постепенно сменяются грязными трущобами, в которых люди рождаются, живут и умирают в атмосфере нищеты и безысходности. Каир был для нее тюрьмой – там каждый прохожий представлял потенциальную опасность, – а Александрия стала спасением. Здесь она могла вдохнуть полной грудью, могла спокойно выйти на улицу, могла просто жить, не опасаясь того, что кто-то узнает о ее постыдной тайне.
Время уже не тянулась, а летело, приближая день родов. Выйдя на финишную прямую, Мона вдруг резко запаниковала. Она по-прежнему много времени проводила в Интернете и, начитавшись там ужасов о возможных осложнениях при родах, сильно испугалась. Пытаясь успокоиться, Мона осаждала вопросами своего гинеколога и постоянно жаловалась Сергею.
