Что касается представительства Туркестанского края в Думе, то газета «Шохрат» следовала той же линии. Но она чаще делала акцент на проблему духовного обновления ислама, и здесь исключался любой компромисс с Западом. Мунаввар Кори подчеркивал необходимость формирования мусульманской элиты на таких территориях, как Бухара, Стамбул, Каир и Александрия, независимость которых была относительно обеспечена.
Газета «Туджор» придерживалась особой линии по сравнению с другими изданиями, проповедуя полное сотрудничество с Россией. Ее провал – поразительный, учитывая то, что она представляла интересы местных богатых купцов, – продиктован логикой эволюции Туркестанского края. «Туджор» стала раздражать российские власти. Они были недовольны усердием Саида Азимбая, которого подозревали в честолюбивых устремлениях. Газета не вызывала интереса у узбеков, поскольку не отвечала националистическим чаяниям, все более утверждавшимся в регионе.
Из-за своего негативного отношения к духовному обновлению, которое в значительной степени выражалось местной прессой, российские власти прилагали большие усилия для расширения пропасти между реформистами и консерваторами. Мунаввар Кори убедительно разоблачил это в «Хуршеде». Он сообщил, как, позволив издавать газету, власти края указали ему через издателя «Туркестанской туземной газеты»: «Ни при каких обстоятельствах вам не следует печатать статей, направленных против лица или деятельности религиозного учреждения без согласования с нами». На самом деле такого вмешательства в Туркестанском крае не требовалось. Пока «Таракки», татарская газета, предавалась крайне ожесточенным нападкам на мусульманских авторитетов, Мунаввар Кори подтвердил в 1906 году, что критики-джадиды покушались не на религиозных лидеров, а на отдельные недостатки.
Разницу в тональности между татарской прессой и среднеазиатскими газетами можно объяснить отчасти событиями 1906 года, но главным образом тем, что социальная опора джадидского движения Южной Средней Азии несколько отличалась от татарской. Реформистская мысль зародилась в медресе Бухары и Туркестанского края, а один из выдающихся лидеров движения Махмуд Ходжа Бехбуди сам был муллой. В любом случае реформисты пытались склонить на свою сторону все мусульманское духовенство, поскольку их движение развивалось прежде всего среди коренного населения. Осторожная позиция русских властей и их защита традиционного мусульманского духовенства от джадидов придали критике реформистов значительный вес. Это настроило против них консервативных религиозных авторитетов.
В 1908 году все газеты джадидов на юге прекратили существование. Отказ в представительстве Средней Азии в Думе дал российским властям великолепный предлог для запрета их публикаций, которые до этого необходимы были для информирования населения об участии делегатов региона в парламентских заседаниях. Во всяком случае, эти газеты не могли выжить в 1908 году, поскольку родились в отблеске революции, а тремя годами позже имперская власть аннулировала все либеральные уступки, добытые в 1905 году.
Несмотря на то что жизненный цикл этой прессы оказался эфемерным, она все же сыграла значительную роль, поскольку явилась эхом революции и либеральных идей, взбудораживших Россию. Кроме того, пресса сплотила людей, которых объединяли одни и те же устремления. Это позволило им избавиться от влияния татар, которому они были подвержены до этого, и сосредоточить свои усилия в правильном направлении: к борьбе за трансформацию и сплочение народов Туркестана. Прежде бесплодные размышления о былом дали толчок к обретению национального самосознания. При рассмотрении деятельности джадидов нельзя не согласиться с нижеследующей оценкой: «Пресса Туркестана существовала всего два года, в период 1906–1908 годов, и была полностью в руках волжских татар».
Откат либерализма, парализовавший реформистскую мысль в Туркестанском крае, обратил усилия джадидов в сторону Бухары и Хивы. Здесь националистические и реформистские устремления Туркестанского края вскоре обрели поддержку выдающегося мыслителя, который был призван преобразовать еще неясные идеи в мобилизующую идеологию.
Новое образование в Бухаре
Реформистская мысль проникла в Бухару довольно поздно. Несмотря на враждебность бухарских религиозных авторитетов, татары настаивали на необходимости обновления медресе. После нескольких бесплодных попыток сам Гаспринский прибыл просить поддержки со стороны эмира Абд аль-Ахада. Он посодействовал открытию там одного медресе для узбеков и одного – для татар. Татары, продвигавшие этот проект – мулла Нияз Сабиров и Бурнашев, в течение нескольких лет занимались обучением по новой методике. Несмотря на неблагоприятное постановление (риваят) теологов, которые добились осуждения проекта, эмир смягчился и наконец в октябре 1908 года санкционировал создание медресе для своих подданных, где преподавание должно было вестись на таджикском языке. Этот поворот имел огромное значение для политической истории Средней Азии, поскольку ознаменовал начало легального реформистского движения Бухары.
Эмира Абд аль-Ахада подвели к этой уступке как личные соображения, так и воздействие внешних обстоятельств. Прежде всего санкция эмира вскрыла глубокий раскол в рядах улемов, которые контролировали больше медресе, чем обновленные школы. Во-вторых, бухарские купцы, читая газеты джадидов Туркестанского края, обретали веру в необходимость перемен. Деловые люди оказали максимум возможного влияния на принятие эмиром своего решения. Наконец, весьма непростую роль в этом вопросе сыграли представители России.
Российские власти обнаружили с запозданием размах движения за реформу образования в Туркестанском крае. Они энергично противились этому движению, поскольку усматривали в нем зародыш либеральных и пантюркистских идей, враждебных России, и поскольку верили в политическую ценность мусульманского консерватизма. Что касается Бухары, то Россия, напротив, считала, что величайшая опасность исходит от консервативного мусульманского духовенства, «фанатизма» которого она опасалась. Российские власти хотели развить высококачественное образование в Туркестанском крае, способное конкурировать с образованием в Бухаре, и желали ослабить бухарское духовенство, воспользовавшись обновленными медресе. Разрешение преподавать русский язык в некоторых реформистских школах также казалось подходящим средством для ослабления местного «фанатизма». Этот ярлык российские политики приклеивали к любому антирусскому явлению.
Хотя считалось, что движение джадидов развилось с помощью России, это было не совсем так. Как только российские власти увидели, как джадидизм быстро эволюционировал в Бухаре от образовательной программы к борьбе за эмансипацию коренного населения и социальные реформы, они отказали ему в поддержке.
Вскоре реформистские лидеры заметили, что трансформация школ Бухары ни в коей мере не решала проблем эмирата, поскольку реальное препятствие эволюции сообщества коренилось в самой структуре государства. Изменение социального устройства казалось им необходимой предпосылкой реформы.
Помимо этого основного соображения, бухарских джадидов волновала проблема учебников. В обновленных медресе России использовались татарские тексты или, по примеру Мунаввара Кори, тексты, составленные Граменицким для «русско-туземных» школ. В Бухаре употреблять такие тексты было немыслимо как по лингвистическим соображениям, так и по содержанию.
