Подобно Афинам, Ханчжоу был торговым городом. На его изобильных рынках хватало товаров на любой вкус: слоновьи бивни из Индии и Африки, жемчуга, хрусталь, сандаловое дерево, камфара, гвоздика, кардамон. Как и Афины, Ханчжоу лежал на перекрестке товаров и идей. В него стекались приезжие со всего Китая и окрестных стран.
В числе прочего людей притягивали к себе «площадки для развлечений». (Это не то, о чем вы подумали, хотя в старом Ханчжоу хватало.) Там можно было научиться играть на китайской поперечной флейте, взять уроки актерского мастерства, поглазеть на циркачей – канатоходцев, фокусников, глотателей мечей, комиков, борцов, дрессированных муравьев. В Ханчжоу царили «суматоха и столпотворение», пишет Герне, и мне сразу вспоминается толчея на афинской агоре. Здесь есть какая-то закономерность. Гениальность возникает там, где имеется неопределенность, а может, и хаос.
Однако разница между Афинами и Ханчжоу велика. В отличие от Афин Ханчжоу славился новой технологией. Скажем, ксилография – удивительная вещь. Она стирала барьеры: то, что было монополией в руках немногих избранников – писцов и богатых покупателей, – внезапно стало доступно почти каждому. Чем не древний Интернет?
Как и все успешные технологии, ксилография появилась в нужный час и ответила на важную потребность. Это была потребность в информации (пусть не всеми осознанная). Все большее число людей из процветающего торгового сословия желали обрести знания, изучая классику – Конфуция и Лао-цзы. Они запоем читали эти труды, как мы поглощаем рассказы об «отцах-основателях». Вскоре дело дошло до публикации тысяч книг в год по разным темам, и в одной лишь библиотеке императорского дворца хранилось около 80 000 свитков.
Впрочем, не все технологические новшества прижились. За 400 лет до Гутенберга китайские ремесленники изобрели механический печатный станок, но его следы канули в Лету. И это опровергает величайшее заблуждение: будто бы прогресс нельзя остановить. Еще как можно. Только и делаем, что останавливаем. А если бы не останавливали, нас затопил бы поток новых технологий (отнюдь не всегда полезных). И вы бы знали, кто такой Корнелиус Дреббель.
Дреббель был голландским изобретателем XVII века, человеком приятной наружности, с тихим голосом и мягким нравом. Он выдумывал телескопы, микроскопы и самозаводящиеся механизмы. Разрабатывал новые методы охлаждения и инкубации. Его попытки создать вечный двигатель увлекли как минимум двух европейских монархов. В общем и целом он был Томасом Эдисоном своего времени.
В 1620 г. Дреббель закончил работу над великим, как он полагал, открытием – подводной лодкой. В ней помещались 12 человек, она приводилась в действие веслами и могла долго оставаться под водой благодаря запасам воздуха. Подлодка успешно прошла испытания на Темзе, но… впечатления не произвела. Ее сочли пустой забавой, а не полезным новшеством – и реноме Дреббеля пострадало. Он был чрезвычайно подавлен и в конце концов подался в трактирщики. В наши дни о нем уже мало кто знает.
Инновация, которая не получает резонанса, – вовсе не инновация. Гений и эпоха должны совпасть.
В каждом городе есть хотя бы один портал в прошлое. В Ханчжоу это Западное озеро (Сиху́), которое ныне лелеют не меньше, чем в XII веке. Сколько я слышал о нем от своих китайских знакомых! Они высказывались о Сиху благоговейно, словно о знаменитости или божестве. За прошлые века это озеро было воспето в 25 000 лирических стихов. Даже Ричард Никсон, отнюдь не романтик, был потрясен. «Дивное озеро, убогий город», – сказал он, посетив Ханчжоу в 1972 г. И это наблюдение было недалеко от истины: ведь в Китае еще не закончилась «культурная революция».
Интересно: есть ли связь между этим озером и ханчжоуским гением? Хотя гении – явление городское, творческие люди часто черпают вдохновение в природе. Вот почему в городах сохраняют кусочки природы, и у человека остается возможность вступить с ней в контакт. Взять хотя бы Центральный парк Нью-Йорка, Венский лес или Императорский сад в Токио… Город, полностью отделенный от природы, мертв. Творчество в нем чахнет.
Сиху когда-то любил Марко Поло. Этот итальянский путешественник, посетивший Ханчжоу в XIII веке, был очарован и озером, и городом. Их чудесам он посвящает в своих мемуарах немало страниц. По его словам, «без спору то самый лучший, самый величавый город в свете»
[28]. Население Ханчжоу составляло не менее миллиона человек (а по некоторым оценкам – 2,5 млн). Крупнее городов было не сыскать. Родина Марко Поло Венеция, с ее 50 000 жителей, по сравнению с Ханчжоу выглядела деревней. Неудивительно, что в Европе рассказам Поло не очень-то верили, полагая, что у него разыгралось воображение.
Между тем у Поло, человека наблюдательного, можно найти немало интересного. Например, он затратил немало чернил, восхваляя личную гигиену жителей. «Есть у них и такой еще обычай: каждый день дважды… все мужчины и женщины моются и, не омывшись, не станут ни есть, ни пить».
По нашим меркам не бог весть что – но Поло приехал из грязной и больной Европы, и в сравнении с ней это была невероятная чистоплотность.
Впрочем, читая неизменно восторженные описания, подчас задаешься вопросом: не перебрал ли автор знаменитого рисового вина? Иначе чем объяснить гигантские груши, по 4,5 кг каждая, или волосатую рыбу в 30 м длиной?
Многое в Ханчжоу пленяло Поло, но особенно – женщины. О публичных женщинах у него сказано: «Эти женщины крайне сведущи и опытны в искусстве прельщать мужчин, ласкать их и приспособлять свои речи к разного рода людям, так что иностранцы, испытавшие это, остаются как бы околдованными и так очарованы их нежностью и льстивостью, что никогда не могут избавиться от этого впечатления».
Возникает ощущение, что Поло делится личным опытом. Был ли он знаком с сексуальными грешками своего времени? Знал ли, что мужскую мастурбацию в Китае считают вредной, а женскую – полезной? Как сообщает историк (и биограф Поло) Лоренс Бергрин, «секс-игрушки для женского оргазма использовались часто (в Ханчжоу. – Э. В.) и обсуждались широко. О них писали в популярных учебниках по сексу».
Да, ко временам Марко Поло в Китае читали пособия по сексу. Созданные столетиями ранее, они оставались неизменно популярными (вроде нашей «Радости секса»). В них имелись откровенные описания сексуальных поз, например: «Поворачивающийся дракон», «Трепещущий феникс». Или такой рискованный вариант: «Рыбьи чешуйки внахлест». Что бы это могло быть? Отдаю этот вопрос на откуп вашей фантазии и скажу лишь, что творческий дух Ханчжоу явно распространился и на спальню.
Более строг Поло к ханчжоуским мужчинам: мол, женоподобны, «мирного нрава, по своему воспитанию и по примеру своего царя… не умеют обращаться с оружием и не держат его в своих домах». Ах, Марко, Марко… Бряцать оружием ведь и не было необходимости. Золотой век Ханчжоу, как и золотой век Афин при Перикле, был по большей части мирным.
Обоим городам мир достался недешево: ценой крови у афинян и ценой денег в Ханчжоу. Китайские императоры понимали, что не в состоянии отразить военное нападение, и предпочитали откупаться. Мир стоил дорого и ценился высоко.
