– А что было внутри? – любопытствую я. – Что мы увидели бы?
– Вы представляете себе студию художника в Париже или Нью-Йорке? – спрашивает Юджин.
– Да. Понимаю.
– Отлично. Теперь забудьте стереотип. Мастерская Верроккьо была совсем другой. Она была фабрикой.
Фабрикой? Я думал, что это были места, где торжествовали тонкость и изящество. Однако Юджин развеивает мои иллюзии.
Мастерские были шумными. Стук молотков по дереву и pietra serena, серому тосканскому песчанику, смешивался с кудахтаньем цыплят: до изобретения масляных красок пользовались яичной темперой. Комнаты были битком набиты досками – по большей части из тополя, но также и из дорогого каштана (для особых проектов). Древесину требовалось высушить, чтобы она не деформировалась и годилась для склейки. Клей же был кроличий, поэтому мысленно добавьте в этот зверинец еще и кроликов. А ведь кому-то приходилось убирать за животными. Эта черная работа была уделом новичков – в частности, молодого подмастерья по имени Леонардо да Винчи.
Какая уж там «студия художника»! Система была потогонной. Хуже того: подмастерьям не платили – они сами платили хозяевам боттег за право трудиться.
– Даже не верится, – сетую я. – Настоящий рабский труд!
– Стажировка, – отвечает Юджин. – Если вы выказывали талант, то мало-помалу получали повышение. С чистки цыплячьих клеток вас переводили на сбор яиц, со сбора яиц – на их разбивание. Затем вы получали право смешивать краски.
Те, кто тяжело трудился и обладал талантом, продвигались выше. Но если бы мы спросили Верроккьо, считает ли он своим бизнесом производство гениев, он рассмеялся бы нам в лицо. Гении? Его бизнесом был бизнес. Чего бы ни пожелали клиенты – посмертную маску или очередную Мадонну (последняя стадия церковного кича), – Верроккьо со своими клевретами был к их услугам. Впрочем, это не означает, что они исполняли все заказы с одинаковым энтузиазмом. Они предпочитали клиентов с хорошим вкусом. Однако… бизнес есть бизнес.
В мастерской Верроккьо ничему не учили, но давали возможность учиться. Учиться через осознание и полное погружение. Молодой подмастерье часто жил в одном доме с учителем, ел с ним за одним столом, а порой даже брал его имя.
Подопечные Верроккьо не учились «творческому мышлению». Не существует гения «вообще», как и любви «вообще». Эти человеческие наклонности требуют объекта. Они должны быть на что-то направлены. «Творчество не есть лишь результат особого типа мышления, – пишет психолог Ричард Охс. – Оно требует мысли о конкретном содержании, о важных вопросах».
Проблема нынешних коллективных «тренингов креативности» заложена в предпосылке, что креативность есть самостоятельное качество, которому можно научить отдельно. Однако это нереально, как нереально научить спорту. Можно научить игре в теннис. Можно научить игре в баскетбол. Но нельзя научить спорту «вообще».
Менторам же вроде Верроккьо цены нет. Ведь каким бы одаренным ни был человек, ему нужны образцы для подражания – «плечи гигантов», на которые можно встать. Социолог Гарриет Цукерман провела масштабное исследование, в котором приняли участие 94 нобелевских лауреата. Большинство из них считают, что обязаны своим успехом какому-либо наставнику. Но когда лауреатов спрашивали, в чем заключалась основная польза этих отношений, они ставили научные знания на последнее место. Чему же они учились у своих наставников?
Образу мысли. Не ответам, а постановке вопросов. Прикладной креативности. Обычно творчество ассоциируется у нас с решением проблем: есть трудная задача, и мы задействуем «творческие навыки» для поиска ответа. Замечательно, но как быть, если неизвестно, в чем состоит сама проблема?
Необходим поиск проблем. Нужно не просто решить проблему – дать ответ на вопрос, – а сначала открыть новые вопросы и лишь затем ответить на них. Такие новые вопросы отличают гения даже больше, чем ответы. Вот почему Пикассо саркастически заметил: «Компьютеры глупы. Они дают лишь ответы».
Яркий пример человека, умеющего найти проблему, – Дарвин. К нему не обращались с просьбой: «Будь добр, изобрети теорию эволюции». Он обнаружил проблему – необъяснимое сходство видов – и решил ее, предложив цельную концепцию. Все это произошло в конкретной области, биологии, а не в рамках «упражнения на креативность».
Чтобы обрести навык в поиске проблем, не обязательно быть Дарвином. Психологи Джекоб Гетцельс и Михай Чиксентмихайи провели любопытное исследование. Они попросили тридцать с лишним студентов-художников использовать в своих натюрмортах определенные объекты. Как именно использовать, не говорилось. Но некоторые участники (их назвали «ставящими задачи») тратили больше времени на исследование предметов и концепций рисунка. Их подход к делу и их работы были более творческими, чем у остальных («решающих задачи»). Восемнадцать лет спустя ученые проверили судьбу испытуемых: наибольший успех имели картины тех, кто ставил задачи. Проблемы, которые мы обнаруживаем самостоятельно, мотивируют нас больше всего…
Таким был Леонардо да Винчи: он искал проблемы. Да и проблемы искали его – побочного сына нотариуса по имени Пьеро. Кстати, на удивление многие деятели Возрождения были незаконнорожденными – в частности, Альберти и Гиберти. Для них, как и для Леонардо, это стало и проклятием, и благословением. Родись Леонардо в законном браке – он пошел бы по стопам отца и стал бы нотариусом либо юристом. Однако внебрачным детям не было хода в профессиональные гильдии. Леонардо не мог стать врачом или фармацевтом, не мог пойти в университет. К 13 годам большинство дверей были для него закрыты. Стало быть, он исходил из имевшихся возможностей, – «сила ограничений» в действии!
Впрочем, некоторые обстоятельства сложились в его пользу. У него не было братьев и сестер, а согласно исследованиям, единственные дети чаще становятся гениями. Психологи еще не объяснили данный феномен, но, быть может, родители уделяют таким детям больше внимания, больше вкладывают в них.
Кроме того, у отца Леонардо были связи во Флоренции. Он был знаком с Верроккьо и однажды показал ему наброски сына: мало ли, попытка не пытка. Джорджо Вазари, знаменитый биограф художников Возрождения, сообщает: «Пораженный теми огромнейшими задатками, которые он увидел в рисунках начинающего Леонардо, Андреа поддержал сера Пьеро в его решении посвятить его этому делу и тут же договорился с ним о том, чтобы Леонардо поступил к нему в мастерскую»
[36]. Мальчика не пришлось уговаривать.
Понятно, что подростку с подозрительной родословной жизнь в мастерской не казалась медом. Новичка отрядили заниматься самой неблагодарной работой – чистить цыплячьи клетки и подметать полы. Надо полагать, он не оплошал, поскольку вскоре его повысили: позволили склеивать доски и смешивать краски. И на этом его подъем по лестнице боттеги не остановился.
