Атмосфера Долины опьяняет, а цены на акции устойчивы, так что мои рассуждения могут показаться натяжкой. И все же отметим: в 1940 г. жители Детройта предвидели грядущий закат не больше, чем афиняне в 430 г. до н. э. Близость конца ощущали лишь венцы в начале ХХ в. («лаборатория концов мира»), и это, парадоксальным образом, стимулировало последний (и очень яркий) всплеск творческого таланта. Мы не можем ускорить бег к финишной черте, если не знаем, где она находится, или, хуже того, если обманываем себя, что бег будет продолжаться вечно.
В Долине я встретил множество людей, которые посмеиваются над любыми разговорами об упадке. Мол, взгляните: упадок Долины пророчат с 1970-х гг. – а она продолжает «открывать себя заново» (терпеть не могу это выражение, но иное сюда не подойдет). От любительского радио к транзисторам, от интегральных схем к «облакам» – революция порождала революцию.
Да, Долина оказалась живуча, хотя и в ограниченном смысле (ее спектр возможностей – от «железа» до софта – будет поуже, чем спектр от абстрактного искусства до теоретической физики). Однако законы природы распространяются и на нее. Солнце не восходит на западе, а деревья не растут до луны (даже калифорнийские мамонтовые деревья).
Парадоксальным образом то, останется ли Долина на плаву, зависит не от новейших примочек, а от умения учить историю. Гаджеты сами по себе ничем не помогут. Если Долина хочет бросить вызов судьбе и продлить свой век, она должна принять меры и избежать определенных ловушек.
Великие цивилизации обретают величие по разным причинам, но губит всех одно: высокомерие. Ни одна цивилизация, сколь угодно великая, не имеет иммунитета от болезни, которую профессор образования Юджин фон Фанге определил как «ползучее тщеславие». Вспомним, как он описал закат классических Афин. Эти слова применимы к любому золотому веку, который начал отцветать:
Вскоре их сыновья, избалованные великими завоеваниями отцов и дедов, оказались беспомощны, как новорожденные младенцы, перед лицом суровой реальности агрессивного и меняющегося мира.
Чтобы увидеть тщеславие в Долине, не нужно быть Эйнштейном. Все больше заметен внешний шик – а это знак недобрый. Так было и в Афинах: их падение началось с увлечения роскошью и изысканной едой. Внешний шик – первый повод для беспокойства о судьбе золотого века.
Есть и другой знак того, что с Долиной происходит неладное: она начала путать цели и средства. Пресловутый «подрыв устоев» некогда рассматривался как результат и побочный эффект инновации. Теперь он становится самоцелью: заявила о себе «революционная конференция». И это напрасно. Сократ посягал на афинские устои не ради разрушения – у него была цель, причем цель серьезная: мудрость.
Креативность и инновации – вещи очень конкретные. Называть себя предпринимателем или «посягателем» в отрыве от конкретики так же бессмысленно, как называть себя атлетом или мыслителем «вообще». Сразу возникает вопрос: атлетом в каком виде спорта? Мыслителем в какой области?
Факторы, которые дают импульс золотому веку, и факторы, которые поддерживают его, могут быть разными. Нужно уметь вовремя сменить источник топлива. Первоначальный толчок Возрождению обеспечило открытие античных текстов, но гуманисты, работавшие с ними, вскоре разработали собственные идеи, и дальнейшим стимулом стали уже их собственные воззрения. Если Кремниевая долина хочет выжить, она должна найти альтернативные источники творческой энергии, новые способы креативности, а не просто изобретать все новые и новые продукты.
Кроме того, нельзя забывать: маленькое не только красиво, но и креативно. Гигантский размах – еще одна форма самодовольства, причем особенно коварная. Такие компании, как Apple и Google, осознают опасность и при всей своей масштабности пытаются вести себя как небольшие стартапы, какими некогда были, – например, децентрализуют принятие решений. И это гораздо важнее всех кресел-мешков на свете.
Еще один момент: Кремниевой долине важно поддерживать текучесть. Пусть ездят мебельные фургончики, пусть текут удобрения. Задача предстоит нелегкая, но на Кремниевую долину работает важный фактор: ее продукция, информационная технология, по сути своей динамична. В узлах и сетях IT-систем отражены социальные сети Кремниевой долины. А может, и наоборот – но это неважно. Важно другое: благодаря Долине эти сети кипят и бурлят, как речные пороги пятой категории сложности.
Еще один важный урок для Долины можно почерпнуть из неожиданного источника. Однажды поутру я обнаруживаю, что на меня смотрит Джек Ма. После появления его компании Alibaba на Нью-Йоркской фондовой бирже его состояние возросло с $3 млрд (каким было при нашей встрече) до 26. Улыбчивое лицо Джека Ма встречает меня во всех новостных лентах. Да, молодец… Интересно, какие гуаньси теперь потребовались бы, чтобы организовать нашу встречу? При стольких-то нулях… Даже голова кругом идет. Впрочем, успех Джека напоминает мне: есть разные способы быть креативным и разные способы развивать креативные места.
Кремниевая долина уже посматривает на Азию. Многие ее продукты производятся в Азии и все чаще там же и продаются. На улицах Маунтин-Вью можно увидеть и азиатские лица, и азиатские рестораны, не говоря уже о центрах медитации и йоги. Вот урок Востока, который может усвоить Долина: за взлетом следует падение, но за падением – новый взлет. Западу этот взгляд непривычен. Для нас время – река, а падение – путь в один конец. Если ты начинаешь скользить вниз, то окажешься и останешься внизу. Это мировоззрение превращается в самореализующееся предсказание, в котором упадок порождает все больший и больший упадок. (Вена – единственное исключение, которое доказывает правило.)
Китай и Индия напоминают: все может быть иначе. Если считать время цикличным, то упадок – еще не конец. И это не отвлеченные философские абстракции. В истории Китая падения чередовались со взлетами еще и потому, что китайцы верят во взлеты и падения.
Кремниевая долина ставит и другую тревожную проблему: а не последнее ли это великое место? Не закончатся ли на ней золотые века? Не умрут ли с ней места гения? Кудесники из Долины не прочь внушить нам это: мол, сама география уходит в прошлое. Благодаря Интернету и его цифровым служанкам можно жить и работать где угодно. Место теряет прежнее значение.
Но не примечательно ли, что эти пророки безместного будущего живут в одном месте? Они едят в одних ресторанах, пьют двойной латте в одних кафе, ездят на велосипедах за $10 000 по одним и тем же холмам. Местный Ватикан, сиречь огромный кампус Google, построен так, чтобы легче было общаться лицом к лицу. Компания Yahoo! (кто бы мог подумать!) недавно сообщила, что собирается отказаться от удаленной работы. Они прекрасно знают: «Ничто так не сближает, как близость» (футурист Пол Саффо).
География не умерла. Место имеет значение. А сейчас имеет большее значение, чем когда-либо. Изобилие цифровой технологии сделало место важнее. Чем больше мы общаемся по скайпу и переписываемся по электронной почте, тем сильнее нам не хватает личного контакта. Воздушные перевозки с появлением цифровой технологии стали более востребованными. Амбициозные выпускники китайских и индийских вузов желают работать в настоящей Кремниевой долине, а не в виртуальной имитации. Они вкусили плоды ее урожая и хотят внести лепту в выращивание. Каждый iPhone – это хлебная крошка на пути к земле обетованной.
