Как показывает изначальный план, начинал он преимущественно на стороне Свифта и Аддисона. Он стремился создать «словарь, по которому можно зафиксировать произношение нашего языка и упростить его усвоение; сохранить его чистоту, установить его использование и продлить срок его жизни». Эта идея перекликалась с идеями Свифта об академии с той лишь разницей, что вместо четырех стен ограничивалась двумя томами.
Однако закончив работу над словарем и подойдя в 1755 году к написанию предисловия, Джонсон, со свойственными ему прагматизмом и прямотой, исполненный сожаления, но решительно изменил свое мнение: «Те, кто был высокого мнения о моем замысле, настаивают на том, чтобы язык был исправлен, а изменениям, которые до сего времени позволяли беспрепятственно внести в него время и случай, был бы положен конец. Признаюсь в связи с этим, что переоценил себя, но теперь осознаю, что позволил себе ожидания, которые не оправдываются ни разумом, ни опытом».
После этого невозмутимого вердикта английский язык распрощался со сколько-нибудь серьезной идеей академии: подобно тому как в своей диалектной письменной форме XI века он оставил далеко позади «европейских» соперников, теперь словами своего неназначенного хранителя, доктора Джонсона, язык заявлял, что отныне будет далеко позади любых назначенных исправителей слов. В обоих случаях было что отметить: язык ни при каких обстоятельствах не даст себя ограничить, а его свобода обеспечила ему, на мой взгляд, дополнительную защиту при столкновении с препятствиями или сопротивлением других языков. Признание Джонсоном своего поражения в столкновении с языком в некотором смысле значило для языка так же много, как некогда – настойчивое утверждение о силе и потенциале языка, сделанное Альфредом после одержанной победы.
Далее в предисловии к словарю сказано: «Когда мы видим, как век за веком один за другим люди стареют и умирают, мы смеемся над философским камнем, обещающим продлить жизнь на тысячу лет; на том же основании можем мы высмеивать лексикографа, который не способен привести пример народа, защитившего свой язык от изменчивости, и при этом воображает, что его словарь может забальзамировать язык, обезопасить его от искажений и помех и что в его власти изменить земную сущность или одним махом очистить мир от безрассудства, тщеславия и притворства».
Выражаясь языком тенниса, гейм, сет и весь матч остались за английским языком. Язык овладел своими владельцами. Он поддался бы одному лишь порядку: алфавитному. Несмотря на прежние заявления Джонсона, равным образом невозможно было исправить и произношение: «звуки слишком недолговечны и неуловимы, чтобы пытаться ограничить их».
Составитель словаря ввел для себя множество правил: опускал все слова, имеющие отношение к именам собственным (кальвинист, бенедиктинец, магометанин); попадавшиеся иностранные слова, оказавшиеся в языке, как он полагал, вследствие неосведомленности, «тщеславия или каприза, любви к новшествам или на поводу у моды, регистрировал в основном ради того, чтобы осудить их». Этот первопроходец среди толковых словарей английского языка шел своим путем с такими предписаниями, как «составные и двойные слова отмечал редко… не было нужды регистрировать такие слова, как thieflike (вороватый) или coachdriver (возница)». «Были оставлены без внимания отглагольные существительные на -ing, такие как keeping of the castle (охрана замка), leading of the army (командование армией)». Обычно опускались и причастия. Устаревшие слова признавались, если были встречены у современных писателей, а также если заслуживали восстановления. Составитель признается, что опускал слова, которые никогда не встречал в книгах, и те, что «не мог объяснить, поскольку не понимал». Его подход то бесил, то изумлял, то приводил в недоумение всех последующих лексикографов, но пришелся по душе широкому читателю. «Следует честно признать, – пишет он, – что опущены и многие термины из области искусства и производства; однако я заявляю, что это неизбежно: я не мог посещать шахты, чтобы изучать язык шахтеров, совершать морские путешествия, чтобы совершенствовать свое владение языком мореплавателей, посещать торговые склады купцов, мастерские ремесленников, чтобы узнать названия товаров, инструментов, сделок, которые никогда не упоминались в книгах».
В его словаре есть пробелы и в области юриспруденции, медицины и естественных наук. Больше всего, подобно Свифту, Джонсон не любил жаргон (cant), к которому он относил слова, обнаруживаемые в «занятой тяжелым трудом и торговлей части народа», где, по его мнению, «манера выражаться небрежная и непостоянная; многие из их слов образованы для временных или местных нужд». Именно доктор Джонсон выступал для языка в роли верховного жреца и тирана, и если он решал, что ваши слова являются жаргонными, то так тому и быть. Заполнять пробелы предстояло многочисленным (но меньших размеров) другим словарям. Неприязнь Джонсона по отношению к непристойным, вульгарным и жаргонным словам 30 лет спустя спровоцировала Фрэнсиса Гроуза на создание словаря вульгаризмов, которые Джонсон не удостоил бы вниманием.
У словаря Джонсона было столько недостатков, что в наши дни можно откровенно удивляться: каким образом он вообще смог обрести такое влияние? На самом же деле он не только пользовался в свое время огромным авторитетом, но и был предметом гордости: теперь, благодаря таланту одного человека, английская литература могла похвастаться огромным ядром слов. И словарь, и сам Джонсон подкрепили основные черты английского характера.
По современным меркам словарь не выдерживает критики: некоторые примеры этимологии нелепы; он необъективен, произволен и специфичен. Однако это, пожалуй, лишь прибавляет ему привлекательности. Он стал автобиографией и портретом эпохи. Кроме того, в нем впервые был укрощен массив английского языка. Вот несколько словарных статей, возможно, выбранных с меньшим благоговением, чем следует, хотя начнем мы с классической ноты:
Сеть (network): что-либо сеткообразное или пересеченное, с равными интервалами, междоузлиями между точками пересечения.
Кашель (cough): спазмы легких, раздраженных серозной жидкостью.
Дросс (dross): шлак или окалина металла.
Нет никакого сомнения, что столь грандиозная работа была проделана человеком большой эрудиции. Очевидны антифранцузские настроения:
Уловка (ruse): хитрость, проделка, военная хитрость, трюк, коварство, мошенничество, обман. Французское слово, лишенное элегантности и ненужное.
Досталось и шотландцам:
Овес (oats): злак, которым англичане кормят лошадей, а шотландцы едят сами.
Ошибки и неточности в словаре представляют немалый интерес для коллекционеров:
Тарантул: насекомое, чей укус можно вылечить только музыкой.
Есть даже редкий пример бранного слова: пожалуй, здесь сказался авторитет среднеанглийского слова verteth.
Пукать (fart): пускать ветры сзади.
As when we gun discharge
Although the bore be ne'er so large
Before the flame the muzzle burst
Just at the breech it flashes first;
So from my lord his passion broke,
He farted first and then he spoke.
[Swift]
Как видим, слово было ярко проиллюстрировано цитатой из Свифта.
