Если произнести вслух, сходство современного и древнеанглийского текста поразительно. В первых же строках – ure / our (наш); Fæder / Father (отец); þu / who (который); eart / art (есть); heofonum / heaven (небо). И далее:
Forgyf – forgive; gyltas (guilts) – trespasses.
Через время и пространство, сквозь толщу 13 веков, до нас доносятся голоса предков в словах, выражающих идеи и идеалы, востребованные по сей день: в словах на общем английском языке.
Но английскому языку, корни которого росли и крепли, этого было недостаточно: с самоуверенностью начинающего игрока он заявил свои права на литературу. Трудно достоверно определить точное время написания «Скитальца», «Мореплавателя» и «Беовульфа», зато вполне можно предположить, что они произошли из интеллектуальных устремлений того времени – VII−VIII веков. Язык к этому времени уже освоился на новом месте – и вступил в игру. Эксетерский кодекс с его загадками открывает нам разнообразную игру слов, которую по сей день так ценят любители кроссвордов и игры в слова «Эрудит». В эпоху Раннего Средневековья, за которой несправедливо закрепилась слава темных веков, семена уже были посеяны в почву. Вот фрагмент единственной сохранившейся рукописи, хранящейся в библиотеке кафедрального собора Апостола Петра в Эксетере и содержащей 94 загадки.
Что это?
I live alone, wounded by iron,
Struck by a sword, tired of battle-work,
Weary of blades. Often I see war,
Fight a fearsome foe. I crave no comfort,
That safety might come to me out of the war-strife
Before I among men perish completely.
But the forged brands strike me,
Hard-edged and fiercely sharp, the handwork of smiths,
They bite me in the strongholds. I must wait for
A more murderous meeting. Never a physician
In the battlefield could I find
One of those who with herbs healed wounds
But my sword slashes grow greater
Through death blows day and night.
(Я сирота безродный,
изуродованный железом,
дрекольем исколотый,
по горло сытый бранью,
мечами посеченный,
я часто в драке
бываю, в свалке
не на живот, а на смерть,
и не ищу защиты
в нещадной сече,
но в битве я буду
разбит навеки,
молота потомком
измолот буду,
каленолезвым
железом кузнечным
изрезан в крепости:
мой жребий – грядущие
жесточайшие сечи;
залечить, я знаю,
ни единый не сможет
среди людей целитель
рваные эти раны
травяным зельем –
плоть моя уязвленная
лезвиями терзаема
и днем, и ночью
в резне смертоносной.)
А вот первые четыре строки этой загадки на древнеанглийском:
Ic eom anhaga iserne wund
bille gebennad, beadoweorca sæd,
ecgum werig. Oft ic wig seo,
frecne feohtan. Frofre ne wene,
Ответ: щит.
Величайшая из древнеанглийских поэм – «Беовульф», по имени скандинавского героя, который отправляется на помощь датскому королю Хротгару, чтобы защитить его от чудовища Гренделя. Это произведение называют первой великой эпической поэмой, написанной на древнеанглийском языке. Начинается она так:
Древнеанглийский:
Hwaet, we Gar-Dena in geardagum
Современный английский:
So, the Spear-Danes in days gone by
(Истинно! Исстари слово мы слышим о доблести данов, о конунгах датских…)
Англичанин здесь вновь услышит собственный язык, но на этот раз сквозь призму искусства поэта или поэтов, использовавших приемы, присущие поэзии. Английский язык, словно прошедший горнило алхимии, едва можно узнать в литературном тексте.
Перевод Шеймуса Хини на современный английский знакомит с произведением наше поколение, храня и отголоски оригинала, например, в этом описании чудовища Гренделя:
Mynte se manscaða manna cynnes
summa besyrwan in sele þam hean.
Вот перевод Хини:
The bane of the race of men
roamed forth, hunting for prey in the high hall.
Onbræd þa bealohydig, þа he gebolgen wæs,
recedes muþan…
ac he gefeng hraðe forman siðe
slæpendne rinc, slat unwearnum,
bat banlocan, blod edrum dranc,
synsnædum swealh; sona hæfde
unlyfigendes eal gefeormod,
fet ond folma.
When his rage boiled over
He ripped open the mouth of the building
Maddening for blood…
He grabbed and mauled a man on his bench
Bit into his bone lappings, bolted down his blood
And gorged on him in lumps
Leaving the body utterly lifeless
Eaten up, hand and foot.
(Господом проклятый, шел Грендель искать поживы, крушить и тратить жизни людские в обширных чертогах. Едва он коснулся рукой когтелапой затворов кованых – упали двери, ворвался пагубный в устье дома… Тут же воина из сонных выхватив, разъяло ярое, хрустя костями, плоть и остов и кровь живую впивало, глотая теплое мясо; мертвое тело с руками, с ногами враз было съедено.)
Хини увидел в этих строках «полностью сформировавшийся поэтический язык, пригодный для искусных описаний». Выразительность его аллитераций и сила воздействия накладываются на смысловые тонкости. По утверждению Хини, этот язык «великолепно подходит и для действия, и для описания». Наиболее веским обоснованием права древнеанглийского языка на поэтическое величие является способность образовывать составные слова: кость и дом вместе составили слово ban-hus (тело, букв. «костяной дом»); для арфы было придумано слово gleo-beam (веселье, песня и древесина); для щита – слово wig-bord (война и доска); метафора путь китов означала море, а морской конь (скакун по волнам) – корабль.
Где-то по пути между молитвой господней, законами страны и «Беовульфом» язык пустил глубокие и прочные корни в почву письменности. Латынь и греческий язык одарили человечество многочисленными литературными трудами в античном прошлом. Примерно в то же время на Востоке языками поэзии считались арабский и китайский. Но в тогдашнем христианском мире ни один язык не превзошел достижений автора «Беовульфа» и его безымянных современников, как в лоне церкви, так и вне ее.
Древнеанглийский язык обрел дом и заставил признать свое превосходство в новой стране, плодородной и разнообразной.
