Sir,
Being in much need and suffering many privations, I have after long time come to the determination to trouble your bounteous goodness. To my sorrow I have not the good friendships with many people hence my slow rate of progress and destitute state. Here on earth who have I but thee, and there is Our Father in heaven, needless to say that unless your milk of human kindness is showered on my sad state no other hope is left in this world.
(Сэр,
Будучи в большой нужде и испытывая большие лишения, я по истечении длительного времени пришел к решению потревожить ваше щедрое великодушие. К моему огорчению, у меня нет хороших знакомств с многими людьми, отсюда мое медленное и трудное продвижение и нужда. Кто на этой земле есть у меня, кроме вас? Отче наш на небесах, стоит ли говорить, что не на что мне надеяться в этом мире, если только ваше сострадание не прольется на мое печальное положение!)
«Всякие Джоны Були более низких рангов» нередко высмеивали такую речь, и не согласиться с тем, что этот стиль так и напрашивается на издевательства, было бы лицемерием. Однако в 1903 году вице-король Индии лорд Керзон как нельзя ближе подошел к пониманию его содержания и контекста, отметив в нем определенные достоинства:
«Если я или кто-либо иной цитирует забавные образчики речи, повсеместно известной как бабу-английский, – писал он, – не следует полагать, что мы хотим посмеяться над умственными способностями уроженцев или подразнить их за ошибки. Напротив, в Индии весьма примечательно то, как хорошо владеют получившие лучшее образование индийцы английским (иностранным для них) языком, что позволяет им не только писать, но и говорить на нем точно и бегло, чему я не перестаю удивляться…»
Он также отмечал в отношении этой языковой разновидности, что «зачастую в ней обнаруживается чувство юмора со стороны авторов, что необычно и занятно». Если такое чрезмерное восхищение со стороны английского набоба вызывает удивление, то не меньшее удивление вызывает учтивость его снисходительных отзывов.
Этот бабу-английский выигрывает в сравнении с любым своеобразным или простонародным использованием английского языка в англоязычном мире. Вот, например, фрагмент речи индийского защитника в суде Бариза:
My learned friend with mere wind from a teapot thinks to browbeat me from my legs. But this is mere gorilla warfare. I stand under the shoes of my client, and only seek to place my bone of contention clearly in your Honour's eye. My learned friend vainly runs amuck upon the sheet anchors of my cause. Your Honour will be pleased enough to observe that my client is a widow, a poor chap with one post mortem son…
(Мой ученый коллега полагает, что может сбить меня с ног и запугать одним паром из чайника. Но это просто хулиганские приемы. Я связан обязательством, данным моему клиенту [простерт под башмаками моего клиента], и стремлюсь лишь представить зрению вашей чести предмет разногласия. Мой ученый коллега вотще неистовствует, атакуя спасительный якорь моего дела. Ваша честь соблаговолит отметить, что мой клиент – вдовец, бедняга, оставшийся с одним сыном после смерти…)
Употребление жаргона и игра слов стали настолько привычными в среде британских чиновников, что один новоприбывший генерал-губернатор пожаловался, что не может разобрать отчеты своих подчиненных. Связи между английским языком и, в частности, хинди крепли.
Военнослужащим Британской армии нравилось подхватывать индийские слова. Они гордились умением немного говорить на местном языке (или, как они выражались, bolo the bat a tora), особенно под хмельком (или high on bhang – накурившись гашиша), их мог вызвать капеллан (amen-wallah), любому могла грозить отсрочка возвращения на родину – tori peechy. Но многие образцы местного жаргона не достигали берегов Англии. Точные «выстрелы» в колониальной Индии оказывались холостыми в Великобритании. Никто больше не догадывался, что chota hazry означало завтрак, прохвост назывался badmash, durzee был портным, а двойной виски – burra-peg; что gubbrow, lugow, foozilow, dumbcow, puckerrow и bunow означало, соответственно, задирать, зачаливать лодку, льстить, стращать, схватывать и подделывать. Однако они так увлеклись заимствованием, что изданный в 1886 году огромный словарь разговорных англо-индийских слов и выражений «Хобсон-Джобсон» насчитывал почти 900 страниц.
Хобсон-Джобсон – термин армейский, представляющий собой искаженное выражение Ya Hassan, Ya Hassayn, которое выкрикивают во время своих процессий мусульмане (О Хассан, о Хуссейн!). Оно трансформировалось в Hosseen Gosseen, Hossy Gossy, Hossen Jossen, Jackson Backson и, наконец, в Hobson Jobson. Теперь это лингвистический термин, обозначающий подобные искажения слов одного языка носителями другого. Одно из самых известных слов в этом ряду – «хаки», в хинди обозначавшее тускло-коричневую ткань, пыльную тряпку. В первом словаре «Хобсон-Джобсон» есть примечание: «Говорят, его скоро повсеместно введут в армии».
Есть тысячи других примеров: лепешка (chapatti) вошла в английский в виде chowpatty, возможно, не без влияния коровьей лепешки (cowpat); индийское вьющееся растение (kawanch) стало cowage (мукуна жгучая); рыба (kakap) стала cock-up; basi khana (черствая несвежая пища или подогретый вчерашний обед) стало brass knocker; баклажан (bringal) стал brown jolly, а холеру (cholera morbus) переименовали в англо-индийском наречии в Corporal Forbes (капрал Форбс).
Хобсон-джобсонизмы возвращают нас к «новым» словам, заимствованным английским языком ид хинди. Приведем для примера небольшую выборку в алфавитном порядке: amok (амок), ashram (хинди ашрам), avatar (аватар), bandanna (бандана), bangle (браслет), caddy (кадди; банка с крышкой), calico (ситец), candy (леденец), cashmere (кашемир), cheetah (гепард), coolie (кули), cowrie (каури), cushy (легкий, приятный, простой), dinghy (динги, шлюпка), doolally (безумный), guru (гуру), Himalayan (гималайский), juggernaut (джаггернаут), jungle (джунгли), karma (карма), khaki (хаки), lilac (сирень), mantra (мантра, молитва), mongoose (мангуст), panda (панда), pariah (пария), purdah (пурда, чадра, затворничество женщин), rattan (ротанг, раттан), sacred cow (священная корова; идея), seersucker (индийская льняная полосатая ткань), Sherpa (шерпа), Tantra (тантра), thug (бандит, головорез), yoga (йога). Даже такая ограниченная произвольная выборка наглядно свидетельствует о неустанной погоне английского языка за новыми словами для описания новых вещей и явлений, нового опыта, новых идей, новых оттенков значений, о постоянном расширении англосаксонского лексикона, собирающего дани со всех языков на пути через океаны и континенты. Именно здесь британцы познакомились с блюдом, которому суждено было стать одним из излюбленных и, по статистике на сегодняшний день, самым популярным: карри.
