В динамичном Шанхае первых десятилетий XX века начала рушиться привычная иерархия, в которой европейцы стояли по определению выше азиатов. Теперь в лимузинах последней модели, разгонявших сигналами рикшей, все чаще разъезжали азиатские магнаты, а в толпе рикшей попадались и обнищавшие белые. Среди богачей-азиатов больше всего было японцев, которые попали в Шанхай сравнительно недавно, но уже успели преобразить экономику города. Если торговый Шанхай был создан Британией, Францией, Америкой и прочими западными державами, шанхайская промышленность – это изобретение японцев. Японские императоры, которые как и их китайские коллеги, долго придерживались политики изоляционизма, во второй половине XIX века со всей решительностью взялись за индустриализацию. В эпоху Мэйдзи («мэйдзи» по-японски означает «просвещенное правление») император даровал стране конституцию и пригласил в страну тысячи иностранных специалистов. К последнему десятилетию века Япония была уже куда более развитой страной, нежели Китай, что и продемонстрировало его поражение в Японо-китайской войне. Подписанный в 1895 году Симоносекский договор давал японским компаниям право «вести торговлю и создавать промышленные производства»3 во всех открытых портах Китая. Таким образом, отчаянно сопротивлявшаяся всему новому Поднебесная была силком втянута в эпоху индустриализации. По принципу «режима наибольшего благоприятствования» те же права, что японцы выбивали для себя силой, европейцы получали автоматически. Практически мгновенно в Шанхае начался промышленный бум, в результате чего население за пятнадцать лет удвоилось4, а на окраинах вырос пояс промышленных районов, самым крупным из которых стал Пудун на восточном берегу Хуанпу прямо напротив Бунда. Как только до Японии дошли вести, что недалеко от родного архипелага открылся новый, полный возможностей рынок, жить и работать на котором можно без бумажной волокиты, японские бизнесмены наводнили Шанхай. Признавая их растущее влияние, в 1918 году представители Запада выделили им два места в шанхайском Муниципальном совете, куда китайцев по-прежнему не допускали. К 1925 году в городе насчитывалось уже почти 14 тысяч японцев5, которые теперь составляли самую крупную иностранную диаспору Шанхая. Японские бригадиры, которые, в отличие от западных управляющих, как правило, выучивали китайский, стали пользоваться репутацией высококлассных организаторов производства, с которыми не могли тягаться полагавшиеся на пиджин-инглиш шанхайландцы с их китайскими подручными-компрадорами. Впрочем, то, что в бухгалтерских книгах выглядело как эффективное управление, в цеху больше походило на суровость надсмотрщика; неудивительно, что отношения между китайцами и японцами становились все напряженнее.
Не успели китайцы привыкнуть к существованию высокопоставленных азиатов, как им пришлось столкнуться с не менее шокирующим феноменом малоимущих белых – русских, бежавших от большевизма и Гражданской войны. Многие вполне европейские по виду беженцы, в особенности деревенские мужики, не владели никакими полезными в новых условиях навыками. Нередко они просто спивались и оказывались без крыши над головой. Другие брались за любую черную работу и становились, к примеру, рикшами, чего раньше европейцы себе не позволяли. Для женщин большим искушением становилась проституция, тем более что русские, с их экзотической для здешних мест внешностью, могли назначать за свои услуги повышенную таксу. В исследовании Лиги Наций за 1930 год сообщалось, что каждая четвертая русская эмигрантка в Шанхае занята в секс-индустрии6.
Петербуржцы, как правило, устраивались лучше, чем их соотечественники из сельских районов. К их собственному удивлению, шанхайская жизнь не казалась им такой уж экзотикой, и в местных реалиях они разобрались достаточно быстро. Бывший жандарм Анатолий Котенев поступил на службу в муниципальную полицию Шанхая, поскольку охрана порядка в самом космополитичном городе России отлично подготовила его к схожей деятельности в Китае. Русско-азиатский банк, венец коммерческих достижений династии промышленников Путиловых, владельцами и управляющими которого по-прежнему были русские, проработал в Шанхае еще добрый десяток лет после того, как его головной офис на Невском проспекте был экспроприирован в соответствии с ленинским декретом7. Бежавшие из России банкиры, разместившиеся в похожем на ренессансное палаццо здании на Бунде, где, к слову, был установлен первый в Китае лифт, имели богатый опыт кредитования компаний, работающих на быстрорастущем и не особо регулируемом рынке.
Появление привилегированных азиатов и неимущих белых дало состоятельным китайцам повод потребовать, чтобы на смену расовой сегрегации в шанхайских учреждениях пришло разделение по социальному положению. В конце концов, «респектабельные» китайцы были явно важнее нищих европейцев. А в первые десятилетия XX века таких китайцев становилось в Шанхае все больше, и состояния их делались все значительнее. После того как Симоносекский договор открыл город для иностранных промышленных компаний, императорские власти ослабили ограничения в этой сфере и для собственных подданных; в конце концов, никто уже не сомневался, что Шанхай ждет индустриализация, и вопрос заключался только в том, кто на этом разбогатеет. Революция 1911 года окончательно разрушила все барьеры. В то время как белые брались за работу, ранее оставляемую только китайцам, китайцы все чаще занимали позиции, на которые прежде могли претендовать исключительно белые; выходя далеко за пределы отведенных им в XIX веке ролей компрадоров и финансистов, местные предприниматели вели и соответствующий своему новому положению образ жизни.
Западные универмаги появились на Нанкинской улице – шанхайском Невском проспекте – еще в XIX веке, однако после Первой мировой войны собственные магазины здесь стали открывать китайские торговые кланы. Первый, Sincere, заработал в 1917 году, а его главный конкурент Wing On открылся на другой стороне улицы на следующий год. Практически зеркально повторяющие друг друга массивные, вдохновленные итальянским ренессансом здания универмагов, увенчанные элегантными шпилями, были спроектированы конкурирующими архитекторами-шанхайландцами. Ярко освещенные по ночам, они напоминали двух солдат, бдящих по разные стороны спорной границы, в то время как остальная улица утопала в сверкающих и переливающихся вывесках, которые со временем станут характерной особенностью городов Дальнего Востока. Порядка 200 тысяч человек проходило каждый день по улице между универмагами, расположенными рядом с пересечением основных трамвайных линий8. Внутри продавались товары со всего света – лучший китайский шелк и тончайший фарфор соседствовали с шотландским виски, немецкими фотоаппаратами и кожгалантереей из Англии. Помимо магазинов, в обоих зданиях располагались элегантные рестораны, театры и даже гостиницы. «Называть Wing On универмагом – это все равно что считать труппу Барнума бродячим цирком», – восклицал один из посетителей9.
Sincere и Wing On были заведениями, созданными новой европеизированной китайской элитой для новой европеизированной китайской элиты. И основатели Sincere, семейство Ма, и клан Го, построивший Wing On, были эмигрантами из Кантона, которые усвоили азы западной розничной торговли – фиксированные и четко обозначенные цены, распределение товаров по категориям, учтивое обслуживание, – живя в Австралии. Обе торговые империи возникли в колониальном Гонконге, а затем открыли свои флагманские магазины в процветающем Шанхае, где после революции 1911 года экономическая ситуация стабилизировалась под властью западных держав, в отличие от остальной территории Китая, раздираемой конфликтами между различными милитаристскими кликами.
