Вот ответ. Некоторые из наших модулей метарепрезентативны. Они специализируются на обработке различных представлений: модули, ответственные за умственную деятельность, формируют мысленные образы; модули, связанные с общением – лингвистические образы… Эти метарепрезентативные модули высокоспециализированы. В конце концов, представления – особые объекты, которые обнаруживаются только в таких перерабатывающих информацию устройствах, как люди, или в том, что они создают. Представления обладают определенными качествами – правильностью или ошибочностью, логичностью и т. д., которые не свойственны никаким другим объектам. Однако если допустить, что представления, создаваемые этими метарепрезентативными модулями, могут быть какими угодно, то они образуют кажущуюся универсальной мозаику. Следовательно, иллюзию, что метарепрезентативное мышление действительно всеобъемлющее и неспециализированное.
Я предполагаю, что Эратосфен не размышлял непосредственно об окружности Земли (в том смысле, в каком он мог рассуждать о расстоянии от библиотеки до дворца в Александрии). Скорее, он думал о несоответствиях между оценками окружности Земли разными учеными того времени. Он прикидывал, какие математические принципы и методы способны прояснить этот вопрос. Он пытался понять, какую практическую пользу можно почерпнуть из разнообразных свидетельств и сообщений. Он стремился найти ясное и неоспоримое решение, убедительное доказательство. Другими словами, он рассматривал объекты одного типа – представления – и искал новый способ соединить их вместе. Делая это, он основывался на достижениях других и рассчитывал на их одобрение. Его интеллектуальный подвиг имеет смысл только в качестве связующего звена в социально-культурной цепи интеллектуальных и информационных событий. Для меня это превосходная иллюстрация не только одиночной работы индивидуального сознания, но и мощи социально и культурно расширенной модулярной психики.
Объяснение культуры Дэна Спербера
Клэй Ширки
Исследователь социальной среды, профессор искусств Интерактивной телекоммуникационной программы Школы искусств Тиша Нью-Йоркского университета; автор книги Cognitive Surplus: How Technology Makes Consumers into Collaborators («Когнитивный излишек: как технология превращает потребителей в сотрудников»)
Почему люди, составляющие одну группу, ведут себя одинаково? Почему они ведут себя иначе, чем представители других групп, живущих по соседству? Почему это поведение сохраняется с течением времени? Увы, очевидный ответ – культура приспосабливается к своему окружению – не выдерживает критики. Многие культуры, возникшие на берегах Инда, Евфрата и в верховьях Рейна, различались по языку, одежде и обычаям, несмотря на то что существовали бок о бок в практически одинаковом окружении.
Что-то удерживает группу людей в рамках определенного поведения. В начале 1970‑х годов Эдвард Уилсон и Ричард Докинз заметили, что обмен идеями в культуре обладает теми же свойствами, что и обмен генами внутри вида – он происходит активно внутри группы и ограниченно между группами. Докинз предположил существование единицы культуры, получившей название «мем», хотя и указал недостатки этой гипотезы. В норме генетический материал точно воспроизводится, а мутации составляют исключения. В культуре все наоборот: события запоминаются и излагаются с ошибками, цитаты искажаются, даже шутки («чистые мемы») приобретают отличия в зависимости от рассказчика. Сопоставление гена с мемом в течение целого поколения оставалось интересной, но бесплодной идеей.
Дэн Спербер, на мой взгляд, решил эту проблему. В небольшой книге 1996 года, скромно озаглавленной «Объясняя культуру», он сформулировал теорию культуры как следствия эпидемического распространения идей. Согласно этой модели, мема или другой единицы культуры не существует. Вместо этого происходит живой беспорядочный обмен мнениями. Все разнообразие культурной коммуникации может быть сведено к одному из двух типов: индивидуальное представление становится достоянием общества или общественное представление воспринимается индивидуумом. Согласно Сперберу, «культура – это осадок познания и общения в человеческой популяции».
Два основных положения Спербера – экспорт и импорт идей – представляют культуру не как пространство, населенное людьми, а как тонкую сеть, очертания которой позволяют нам узнать, каким образом поведение индивидуумов создает прочные, долговременные модели. Одни общественные представления последовательно воспринимаются, выражаются и вновь воспринимаются – стихи Матушки Гусыни
[29], шотландская клетка сохраняются столетиями. Другие с годами превращаются из всеобщих в маргинальные – булыжник в подарочной упаковке в качестве домашнего питомца, «Песня пинаколады»
[30]. Третьи существуют только в виде субкультуры – косплей
[31], театрализованное воспроизведение событий Гражданской войны в США. (В действительности, субкультура – это сеть людей, связанная с определенными представлениями, которые по большей части безразличны для культуры в целом.)
Согласно модели Спербера, культура лучше поддается анализу как перекрывающаяся сеть взаимодействий, а не в качестве вместилища какого-либо содержимого. Исходя из этого, мы можем узнать в подробностях, какие индивидуальные идеи стали достоянием общественности и где это произошло, а также когда и каким образом общественные идеи овладели индивидуальным сознанием.
Например, вместо того чтобы спорить, является ли еще сонет существенной частью западной культуры, Спербер предлагает спросить: «Какие люди имеют представления о конкретном сонете или о сонете как форме поэзии? Как часто они выражают эти представления? Как часто другие люди эти представления запоминают?» Выяснение этих вопросов позволит судить о том, насколько широко распространены, подробны и согласованны представления о сонете. Культурная приверженность сонетам, компьютерным играм, идее американской исключительности и теории относительности могут быть изучены одним и тем же способом. Вот почему идея Сперберга так продуктивна: культура представляет собой огромную нерегулярную воспроизводящуюся сеть: идеи превращаются в образы, которые, в свою очередь, превращаются в другие, близкие по содержанию идеи. Спербер также дает возможность понять, почему общественные представления так устойчивы. Когда я напеваю «Кэмптонские скачки»
[32] моему сыну, он усваивает свою собственную (слегка отличающуюся) версию. Однако, научившись читать ноты, он получает доступ к гораздо большему объему подобных представлений. Бетховен означает для него не только возможность напевать «К Элизе» – посредством набора символов (которые сами по себе представляют ментальные образы) общественные представления о Бетховене сохраняются столетиями.
