«Люди обычно стремятся к знаниям, руководствуясь разными соображениями.
Одни приобретают тягу к знаниям благодаря естественной любознательности и пытливости или чтобы развлечь свой ум разнообразием. Другие думают о гордости и репутации… или хотят преуспеть в профессии. Но очень редко кто хочет искренне использовать дарованный им разум для блага и использования людьми»
[140].
Для Бэкона благие дела на пользу людям означали многое. Он думал об использовании науки в полезных искусствах для улучшения материального благосостояния человека. Это была достаточно новая идея, и, возможно, она слишком сильно подчеркивалась как главная цель Бэкона, что было в корне неверно. Никто не выступал тверже, чем Бэкон, против зла «стяжательских» знаний. Он стремился к знаниям «просветительским». Но он верил, что знание может дать силу для улучшения человечества, может сделать его счастливее. Во многих отношениях Бэкон был прародителем Просвещения XVIII века. Он критиковал приобретение знания ради личных и тривиальных целей, зато был впечатлен огромными потенциальными возможностями истинного знания и понимал, что учиться следует со всей серьезностью.
Из всего разнообразия человеческих знаний наукам было еще далеко до прогресса – у них не было связной логичной методики. Они даже, в отличие от механических искусств, не строились на предшествующем опыте, считал Бэкон: один век не учился у другого. Аристотель был хорошим ученым, возможно, лучшим, но в начале XVII века люди знали меньше, чем Аристотель. Бэкон писал:
«…Науки не выходят из своей колеи, остаются почти в том же состоянии и не получают заметного приращения; они даже более процветали у первых создателей, а затем пришли в упадок. В механических же искусствах, основание которых – природа и свет опыта, мы видим, происходит обратное. Механические искусства (с тех пор как они привлекли к себе внимание), как бы исполненные некоего дыхания, постоянно крепнут и возрастают»
[141].
Итак, науки, как и механические искусства, должны быть основаны на знаниях о природе и научиться быть кумулятивными. Науке необходима научная методика. Пока неясна структура научного исследования, как можно идти дальше? Отсутствие координации разных направлений научных исследований – одна из существенных причин плачевного ее состояния. Бэкон считал:
«…Пусть никто не ждет большого прогресса в науках, особенно в их действенной части, если естественная философия не будет доведена до отдельных наук или же если отдельные науки не будут возвращены к естественной философии»
[142].
Для Бэкона было естественным, поскольку он был воспитан на идеях и методах права
[143], считать первым шагом классификацию основных областей знаний, включая натурфилософию, после чего станет ясно, что делать дальше. Он разделил все знания на три большие группы – историю, поэзию и философию, каждая из которых соответствовала одному из трех человеческих качеств – памяти, воображению и разуму. Воображение, по мнению Бэкона, являлось до определенной степени вынужденным – трудно родиться в елизаветинском мире и не уметь ценить поэзию, и оно не играет роли в прогрессе науки. История и философия развивались медленно и неправильно. К тому же из общей массы следует выделить естественную историю и естественную философию. Это несложно сделать с естественной историей, которая не имеет тенденции смешиваться с гражданской или церковной историей, но, что касается естественной философии (натурфилософии), все не так просто. Ее следует отделить, с одной стороны, от теологии – вера и натурфилософия не связаны, а с другой – от метафизики, которая имеет дело исключительно с конечными причинами – «бесплодными девственницами», которым нет места в натурфилософии. Ее он разделяет на дознание причин и получение следствий, спекулятивную и продуктивную, естественную науку и естественное благоразумие. И каждый раздел готов делить дальше.
Несмотря на юридическое образование, классификация Бэкона была не столь описанием, сколь средством демонстрации того, что знания – пирамида, где история – основание. «Так, в натурфилософии основанием является естественная история, следующая ступень – физика, затем метафизика»
[144]. Физика исследует материальные и рациональные причины, метафизика – формальные. Именно вера в пирамидальную структуру знания привела Бэкона к акцентированию роли естественной истории, собранию фактов о порядке в природе… природе заблуждающейся или ошибающейся. природе изменяющейся или измененной; иными словами, об истории живых существ, истории чудес, истории искусств
[145].
Под природным порядком Бэкон понимал природу такой, какой она предстает перед наблюдателем, природа заблуждающаяся или ошибающаяся – это аберрантная природа, отклонившаяся от нормы, это изучение всевозможных монстров и чудес. Кстати, этот предмет показался Королевскому научному обществу не менее интересным, чем Бэкону. Природа изменяющаяся или измененная – это, с одной стороны, любопытные открытия ремесел и механических искусств, с другой – все, что может сделать в процессе опыта увлеченный исследователь.
Тот факт, что искусства и ремесла дают знания деятелям чистой науки, в XVI веке признавали многие, но никто до Бэкона не возводил это утверждение в принцип. А то, что люди должны намеренно экспериментировать, мало кто советовал, и уж точно речь не велась о таких всесторонних и глубоких экспериментах, как предлагал Бэкон. Для него эксперимент был единственным по-настоящему необходимым ингредиентом научных трудов. Без эксперимента, считал он, естественная философия ничем не лучше метафизических разглагольствований, а ученый ничем не отличается от метафизика. Только эксперимент дает ученому ключ от тайн природы и человека, для распознания которых требуются усилия, – в этом у Бэкона не был никакого сомнения. Он пишет:
«Подобно тому как характер человека познается лучше всего лишь тогда, когда он приходит в раздражение, ведь и Протей принимает обычно различные обличья лишь тогда, когда его крепко свяжут, так и природа, если ее потревожить механическим воздействием, раскрывается яснее, чем когда она предоставлена самой себе».
Несмотря на цветистый стиль, смысл мысли Бэкона вполне ясен: эксперимент – единственный истинный путь к познанию.
Было еще одно преимущество экспериментального метода, особенно важное для сообществ ученых (которые следует отличать от научных организаций): он позволял работать в команде, когда разные умы могли вносить свой посильный вклад в развитие науки. Факты, полученные из наблюдений или экспериментов, были полезны для ученого, исследовавшего природу. У людей, собиравших факты, и людей, их использовавших, были разные склады ума. Энциклопедия – предшественница научной теории, и человек, собирающий факты, мог не сомневаться, что вносит существенный вклад в прогресс знаний. Шла своего рода демократизация знаний, поскольку ослаблялась нужда в высоких интеллектуальных возможностях, без которых нельзя было обойтись при обобщении фактов. Бэкон писал: «Наш же путь открытия наук таков, что он немногое оставляет остроте и силе дарований, но почти уравнивает их»
[146].
