— Простите, что я вмешиваюсь, — нервно произнес
директор Центра, — но мне кажется, что я просто обязан вмешаться. Вчера
вашими людьми арестованы полковник Сырцов и его заместитель подполковник
Волнов. У меня есть серьезные возражения по этому поводу. Ни Сырцов, ни Волнов
не виноваты в случившемся. Полная ответственность за все лежит на мне. И я
прошу немедленно освободить этих офицеров из-под ареста. Мне кажется, что
арестовывать людей без достаточных оснований незаконно.
«Хорошо ему говорить, — подумал Земсков, — он ведь
знает, что в любом случае его никто пальцем тронуть не посмеет. Академик,
Герой, лауреат. В лучшем случае отправят на пенсию, и будет он жить в своей
шикарной московской квартире и читать лекции студентам в университете…»
— Игорь Гаврилович, — постарался помягче ответить
он, — вы же знаете, что ЯЗОРДы пропали. Ваша работа — в их создании и
исследовании, а работа наших офицеров — их охрана. Два контейнера оказались
пустыми. Значит, виноваты офицеры. Разберемся и отпустим, мы просто так никого
не сажаем.
— Очень знакомая формулировка, — неожиданно громко
произнес Финкель, — но вообще-то Игорь Гаврилович прав. Нельзя просто так
арестовывать людей.
«Еще один адвокат нашелся», — подумал генерал. Он хотел
что-то сказать, но его опередил генерал Ерошенко. Он заметил нарастающее
раздражение своего коллеги и решил прийти ему на выручку, проявляя
корпоративную солидарность всех контрразведчиков. В конце концов, здесь можно
было проявить благородство, которое, во-первых, попадет в официальный протокол,
а во-вторых, укажет на принципиальную позицию самого Ерошенко. В конце концов
главным ответчиком все равно будет Земсков. Он председатель комиссии. Ему и
достанутся все шишки.
— Из-за нашего разгильдяйства и расхлябанности мы несем
большие потери, — нравоучительно сказал Ерошенко. — Если бы молодые
люди, которые так нелепо погибли, не пошли на контакт с представителями
преступного мира, никто не стал бы их убивать. Значит, им что-то предложили, и
они согласились. Иногда нужно удержать человека от опрометчивых шагов. Может,
мы сейчас помогаем Сырцову и Волнову, спасаем их от необдуманных решений или
поступков. Люди они смелые, горячие, импульсивные. Вдруг кому-то из них придет
в голову, что он лично виноват в случившемся. И он захочет застрелиться. А ведь
у каждого из них семья…
— То есть вы их сажаете для спасения, — весело
уточнил Финкель.
Ерошенко побагровел. «Сидел бы на месте этого еврея
кто-нибудь другой… В армии таких не встретишь. Они все идут в ученые, в
академики, в доктора», — зло подумал генерал. Но сдержался. Он знал, кто
такой Финкель, и понимал, что здесь не место для споров с академиком.
— Мы должны разобраться, — терпеливо пояснил
Земсков. — Офицеры не арестованы, они пока задержаны и отстранены от
выполнения своих обязанностей до выяснения ситуации. И потом — какой арест в
условиях Центра? У вас ведь тюрьмы нет, насколько я знаю? Просто они находятся
под домашним арестом, и, когда все выяснится, я сам с удовольствием открою им
двери.
— Я продолжаю настаивать, чтобы все меры, касающиеся
наших сотрудников, полностью применялись и ко мне, — запальчиво произнес
Добровольский.
— Нет, — разозлился Земсков, — вы ученые, а
они офицеры. Есть такое понятие как присяга, Игорь Гаврилович. К человеку в
погонах всегда повышенные требования. И потом, это зависит не только от меня.
Когда разберемся, я доложу в Москву и обязательно сообщу о вашем мнении.
Он снова посмотрел на список. Двадцать четыре человека.
Такой список можно проверять целый месяц. Он поднял голову и встретил взгляд
Кудрявцева.
— Вы что-то хотите сказать? — спросил он.
Единственный из ученых, Кудрявцев был одет не просто хорошо, а элегантно. На
нем был довольно модный галстук, отлично сидевший костюм, дорогие ботинки. В
отличие от остальных академиков, явно не следящих за современной мужской модой,
Кудрявцев походил на преуспевающего американского бизнесмена или политика.
«И чего его потянуло в этот поселок, — подозрительно
подумал Земсков, — сидел бы где-нибудь в Нью-Йорке…»
— Мне кажется, что поиски виновников случившегося
сейчас не самое главное, — пояснил Кудрявцев. — Важнее
проанализировать ситуацию и понять, куда могли деться ЯЗОРДы.
— А мы чем, по-вашему, занимаемся? — грубо, не
сдержавшись, ответил Земсков. Он не сдержался именно потому, что все
произнесенные в кабинете слова фиксировались на пленку, а это был невольный
упрек именно ему. Кудрявцев развел руками. — Нужно составить еще один
список, — приказал Земсков, глядя на Машкова. — Всех, кто в последние
месяцы контактировал с погибшими учеными. В том числе проверить их связи в
других городах. Нужно узнать, почему жена этого Суровцева гуляла и гуляет по
Финляндии, пока он сидел в Центре. У нее так много денег? На какие деньги она
гуляет?
— Они, по-моему, в последние годы не жили
вместе, — снова вмешался Кудрявцев.
— Тем более, — кивнул генерал, — почему
разошлись? Почему она уехала от него? И проверьте все связи второго. Как его
звали?
— Эрик Глинштейн, — сразу ответил Машков. —
Он довольно долго работал в Центре. Но он был холост.
Услышав, что еще один из ученых был евреем, Ерошенко шумно
вздохнул. Он не был антисемитом, просто его раздражало засилие представителей
одной национальности в науке, сфере, которую он курировал. Ерошенко никогда не
признался бы себе, что все его комплексы имели в своей основе одну конкретную
причину. Его собственный сын дважды провалился на вступительных экзаменах в
институт, тогда как еврейский мальчик, с которым сын просидел за одной партой
десять лет в школе, учился уже на третьем курсе МГУ и был вечным укором сыну
генерала, сумевшему поступить только с третьего раза.
Ведь если разобраться — в основе любой «фобии» всегда лежат
конкретные, низменные причины. Человек не может вот так просто нелюбить другого
человека только за форму его глаз или носа. Он должен внушить себе, или ему
должны внушить, что именно благодаря иному разрезу глаз или форме черепа
представитель другого народа имеет больше шансов на успех. И тогда в человеке
просыпается первобытное чувство ревности к более удачливому сопернику. На охоте
или на рыбалке, в науке или в искусстве, суть не в этом. Важны конкретные
причины, позволяющие одному ненавидеть другого и подводить под эту ненависть
хоть какое-то обоснование.
— Проверьте второго, — подтвердил Земсков. —
Судя по всему, именно их участие в похищении ЯЗОРДов толкнуло убийцу на столь
изощренное преступление. Нужно будет обратиться к жителям вашего городка, Игорь
Гаврилович, пусть они сдадут все оружие, которое у них есть. В том числе и
охотничье.
— Какое здесь оружие? — удивился директор
Центра. — Две-три винтовки. Иногда ходят на охоту. У меня тоже есть дома
винтовка. Вы думаете, что кто-то из наших?..
Он растерянно оглядел присутствующих. Финкель опять о чем-то
шептался с Архиповым. Земскову это начинало надоедать. В конце концов, Игорь
Гаврилович хоть и академик, но член комиссии и обязан быть хотя бы немного
дисциплинированным.
