— А раз они знали, то наверняка использовали защитные
материалы, которые разрабатывались в институте Архипова, — победным
голосом доложил Финкель.
— И как раз, — быстро добавил
Добровольский, — мы получили одну партию этих материалов в апреле этого
года.
— Ну конечно, они предохранялись от радиоактивности, —
наконец понял Земсков, разводя руками, — это было очевидно с самого
начала.
Ерошенко, не совсем понимавший, о чем они говорят, пытался
разобраться, почему академики пришли к ним с новыми предложениями.
— Все дело в том, что в институте Константина
Васильевича в мае этого года произошло очень неприятное событие, —
продолжал Финкель, — был убит очень талантливый человек, ученик академика
Архипова, доктор наук Сиротин Александр Никодимович. Многие считали тогда, что
это случайное бандитское нападение, что бандиты перепутали его квартиру с
квартирой конкурента, живущего в другом блоке. Были убиты Сиротин и его жена.
Ерошенко заинтересованно придвинулся ближе.
Он не думал, что академики могут говорить и на такие темы.
Земсков отодвинул бумаги. Неужели и сейчас ему помогут эти ученые «сухари».
— Милиция тогда не очень искала убийц, — вмешался
Архипов. — Мы его хоронили всем институтом. А он как раз занимался
проблемами защиты людей от радиоактивных материалов. И имел очень
переспективные разработки.
— Когда его убили? — Земсков переглянулся с
Ерошенко. Это уже не просто зацепка. Это уже стройная версия.
— В середине мая, кажется, точно не помню.
Но милиция тогда считала, что все это произошло случайно. Но
теперь мы увязали смерть нашего ученого с гибелью молодых людей в Чогунаше, и
получилась довольно неприглядная картина…
Земсков уже не слушал. Это уже целый заговор, нити которого
ведут в Москву. Это уже не просто Научный центр в далекой Сибири. Теперь он
может оправдаться. Они столкнулись не с хищением ЯЗОРДов двумя учеными и
бестолковым водителем. Они столкнулись с организацией, может, даже с
иностранной разведкой, работавшей в Москве. А чужих шпионов должен ловить
совсем другой заместитель директора и совсем другие отделы, которые он не
курирует. Он обрадованно потянулся к телефону. Кажется, ученые и в этот раз
помогли ему.
— А сами заряды? — спросил нетактичный
Ерошенко. — Куда они могли деться?
— Если правильно применена защита от радиоактивности,
то их можно погрузить и вывезти куда угодно, — безжалостно ответил
Финкель, — и наверняка в мире есть очень много организаций, готовых
заплатить огромные деньги за обладание подобным оружием. Кроме всего прочего,
оно еще и стоит огромных денег.
— Конечно, — кивнул Земсков, поднимая
трубку, — бомбы всегда дорого стоят. В мире столько террористов…
— Нет, — улыбнулся академик Финкель, — я имел
в виду не этот аспект. Чтобы получить хотя бы одну ядерную боеголовку, нужна
определенная масса расщепленного урана. Американцы поэтому так и беспокоятся,
когда мы помогаем Ирану строить атомную станцию и даже готовы поставлять им
некоторые материалы.
— При чем тут наши ЯЗОРДы? — снова не понял
Земсков.
— Очень даже при чем, — ответил Финкель. —
Если обычная ядерная боеголовка стоит невообразимо дорого, хотя я мог бы назвать
конкретные цифры, то грамм калифорния стоит еще дороже. Настолько дорого, что я
не могу назвать цену даже вам. Насколько я знаю, это тоже секрет, и я не
уверен, что должен говорить о нем. Мы получаем калифорний на ускорителях
электромагнитных частиц, о чем я вам уже имел честь докладывать. С учетом наших
возможностей на создание одного ЯЗОРДа уходит месяц напряженной работы, я уже
не говорю о затратах. Такие траты могли позволить себе только Америка и
Советский Союз. Даже богатые Франция и Великобритания были вынуждены отказаться
от подобных экспериментов, просчитав, что их цена непомерно высока. Поэтому
ЯЗОРДы представляют и вполне определенную коммерческую ценность.
— Здесь можно говорить, Исаак Самуилович, — взял
на себя ответственность Земсков, — и у меня, и у генерала Ерошенко есть
абсолютный доступ ко всем атомным секретам. Можно даже сказать, что мы главные
охранники этих секретов. Сколько может стоит один ЯЗОРД?
— Я думаю, однако, полмиллиарда долларов, —
скромно ответил Финкель, — и то я сознательно занижаю его стоимость.
— Сколько? — встал со стула Ерошенко. — Вы
шутите? Как это полмиллиарда долларов? Да у нас ведь этих ЯЗОРДов… — Он
посмотрел на Земскова и сокрушенно развел руками.
— Много, — согласился академик, с интересом
посмотрев на Ерошенко. — И я даже знаю, о чем вы думаете. Народ голодает,
а они тут такие дорогие «игрушки» клепают. И я так думал. Ну, во-первых, мы их
делали тогда, когда был Советский Союз и денег на эти «игрушки» не жалели. А
во-вторых, что прикажете с ними сейчас делать? Продавать? Покупателей полно. Вы
представляете, что может случиться, если такое оружие разойдется по миру? Если
вообще станет известно, что производство калифорния в принципе возможно. Это
ведь будет похуже атомной бомбы, которую трудно спрятать. Сколько стран уже
стоят на пороге создания атомной бомбы. А когда они узнают о том, что можно
сделать миниатюрную ядерную бомбу, которую невозможно засечь из космоса… Вы
думаете их остановят какие-нибудь расходы?
— Но их могли украсть из-за этих денег, — сказал
Ерошенко.
— Конечно, могли. И я думаю, что, к сожалению, деньги
явились решающим фактором для наших бывших молодых коллег. Просто, польстившись
на деньги, они забыли главную заповедь любого порядочного человека. С негодяями
нельзя договариваться, те не признают никаких законов и всегда действуют по
собственным правилам. К сожалению, погибшие молодые люди прочувствовали эту
истину на себе. И это очень печально.
Земсков уже звонил в ФСБ. Нужно срочно проверить факт гибели
Сиротина из института Архипова. Если его убили в мае, то теория заговора
получит свое блестящее подтверждение. И тогда он уедет отсюда искать
преступников уже в Москве.
Санкт-Петербург. 8 августа
Когда рано утром Сирийцу позвонили и сообщили, что груз не
прибыл на место, он просто не поверил услышанному. Бросив трубку, он сам
перезвонил в Хельсинки, чтобы убедиться в случившемся. Ему даже пришло в
голову, что этой чей-то глупый розыгрыш. Но когда один из его людей сообщил,
что в квартире Сухарева никого нет, а его жена явно сбежала из дому, Сириец
понял, что случилось страшное. Самое страшное, что только могло произойти. Он
не боялся ничего на свете, не боялся ни прокуроров, ни судей, ни заключенных.
Человек, отбывающий наказание в тюрьме, проходит там своеобразный тест на мужество.
Если ему удается сохранить себя в тюрьме, значит, он и в дальнейшей жизни не
пропадет. Если не удается, то его участь плачевна. Но если в тюрьме заключенный
становится паханом или его коронуют, то это уже человек, не знающий, что такое
страх смерти. Сказанное, конечно, относится к тем ворам в законе, которых
короновали по-настоящему и которые заслужили это право своей судьбой.
