— Тогда вызывай, — крикнула жена уже из кухни.
Еще через полчаса Сухарев сидел в небольшом микроавтобусе, и
тот вез его по направлению к Порво. Городок был очень невелик по российским
меркам, но довольно крупный по финским. Приехав в город, Сухарев с помощью
водителя с трудом перетащил ящик в один из номеров мотеля. Им пришлось объехать
три подобных заведения, прежде чем нашелся свободный номер. Летом в этих местах
бывало много отдыхающих. Найдя наконец искомое, Сухарев щедро расплатился с
водителем. Было уже поздно, и он попытался открыть ящик, выламывая доски. Но
ящик не поддавался, а Сухарев был так измучен, что еле соображал. Он не решился
ночью просить какие-нибудь инструменты и решил подождать до утра. Стянув с себя
пиджак и брюки, он упал на постель и уснул прямо в рубашке.
Проснувшись утром около семи, он снова попытался взломать
ящик. С одной стороны, его мучило любопытство, а с другой — не хотелось ломать
ящик, который мог ему еще понадобиться для транспортировки того, что в нем
хранилось. Немного промучившись, он сломал только одну доску и, просунув руку,
пытался нащупать содержимое, но лишь натыкался на какие-то металлические пластины.
Чертыхнувшись, он поднялся и отправился в город. На его
счастье, уже начали открываться кафе и бары. Он поменял деньги, плотно
позавтракал напротив мотеля, поджидая, когда начнут открываться и магазины.
Он снова вернулся в мотель и снова попытался нащупать
содержимое, выломав вторую доску. Но металлическая пластика, казалось, наглухо
закрывала сокровище. Может, там сейф, с подозрением подумал Сухарев. Выждав
немного, он вышел в город, где после некоторых поисков приобрел довольно
солидный слесарный набор. Вернувшись в мотель, он запер дверь и наконец начал
осторожно отдирать доски.
Отодрав все доски с одной стороны, он убедился, что
ошибался. В ящике не было сейфа, просто сверху лежала тяжелая металлическая
пластина. Он вынул ее, недоумевая, для чего она здесь, и начал разгребать
какую-то стекловату, не понимая, почему Сириец так упаковал свои сокровища. И
обнаружил…
Сначала он не поверил своим глазам. Потом от бешенства начал
крушить остальные доски, освобождая содержимое ящика от пластин, окружавших
груз со всех сторон, от специфически скользкой бумаги, которая неприятно
шуршала и искрилась, от стекловаты, разбрасывая ее в разные стороны. И только
потом обреченно сел на свою кровать. Он даже не заметил, как начать тихонько
подвывать, словно раненый зверь. Сухарев сидел на кровати и трясся, глядя на
стоявший перед ним предмет. Это было какое-то непонятное сооружение, похожее на
мотор со сложным внутренним устройством и пультом управления с правой стороны.
Оно стояло перед ним на полу, и он продолжать выть, еще не понимая, как могла
произойти такая глупость. «Мотор» ему был не нужен. Он даже не знал, для чего
он предназначается и зачем так необходим иностранцам, работавшим с Сирийцем.
Сухарев сидел на кровати и трясся всем телом. Он затрясся бы еще сильнее или
давно выскочил бы из комнаты, если бы догадался хоть на мгновение, что стоявшее
перед ним устройство радиоактивно. Он облучался, еще не сознавая степени
поражения своего организма. Но он продолжал сидеть и выть, даже не пытаясь
продумать дальнейшую линию своего поведения.
У него в душе начинали нарастать злость и обида — прежде
всего на самого себя. Как он мог даже предположить, что Сириец доверит свои
собственные сокровища иностранцам, отправив с ними Сухарева? Как ему могла
прийти в голову эта странная мысль о сокровищах? Почему он сломал свою, в
общем-то, уже устоявшуюся жизнь? И что ему делать с этим непонятным
устройством, которое наверняка представляет какую-то ценность, но которое
абсолютно никому не нужно в этом маленьком финском городке. Он продолжал выть,
пока не услышал громкий стук в стену, это возмущались постояльцы из соседнего
номера.
Оставаться в комнате с этим дурацким устройством он больше
не хотел. Поэтому он ударил ногой по прибору, который так переломил его жизнь,
и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Свежий воздух немного отрезвил его. Он
чувствовал себя почти пьяным от безысходности, в которую сам загнал себя своей
дурацкой выходкой. Он ходил по улицам города, засунув руки в карманы брюк и
проклиная все на свете. Прохожие в испуге шарахались от него. У него были
всклокоченные волосы, безумный взгляд; он что-то все время шептал. Он ругал
прежде всего самого себя. Только себя. И чем больше он ходил, тем больше
понимал, что прибор нужно возвращать. И это единственный шанс спастись. Правда,
очень небольшой шанс. Сириец все равно не простит никогда Сухареву его
воровство, но, может, он хотя бы перестанет его преследовать.
Чем больше он об этом думал, тем больше осознавал, что
должен позвонить Сирийцу. Но звонить не хотелось. Он боялся. Он понимал, что
все равно подобные вещи не прощаются. Вор не имеет права красть у другого вора.
Тем более не имеет права красть доверенную ему вещь обычный урка у такого
авторитета, как Сириец. Даже если Сухарев вернет этот проклятый прибор, то и
тогда он не гарантирует собственной безопасности. Для сохранения своего
престижа Сириец просто обязан найти и прирезать своего бывшего работника, хотя
бы в назидание другим. Это был строгий и неумолимый закон, и о нем Сухарев
знал. Позвонив Сирийцу, он подписывал себе смертный приговор с очень небольшим
шансом на помилование. Вернее, шанса на помилование не было. Оставался лишь
шанс на выживание, если он сумеет сбежать раньше, чем его найдут боевики
Сирийца.
«Что делать?» — с тоской думал Сухарев. Он сказал Наде, чтобы
она бросила квартиру, вещи, все имущество и убегала в Киев. В доме, наверно,
уже успели похозяйничать боевики Сирийца. Из-за своего дурацкого порыва Сухарев
потерял практически все. Теперь ему снова придется начинать с нуля. На секунду
потеряв равновесие от злости, он едва не упал и взревел так страшно, что шедший
следом за ним прохожий испуганно перебежал на другую сторону улицы.
Оставалось звонить Сирийцу. Но прежде чем это сделать, нужно
было уехать из этого городка, спрятаться, убежать. И только потом, позвонив
Сирийцу, выдать ему этот проклятый груз. Сухарев повернул к мотелю. Нужно будет
забрать оттуда вещи, подумал он. И записать точный адрес мотеля. Все равно уже
все потеряно. Может, Сириец поймет кураж своего бывшего сокамерника. Может
быть… Хотя все равно страшно. Сухарев помотал головой, словно отгоняя
наваждение. Будь оно все проклято, с отчаянием подумал он.
Москва. 8 августа
Вечером восьмого августа в Москву позвонил генерал Земсков.
Он докладывал четко, почти по-военному, но было слышно, как он волновался,
иногда глотая окончания слов. В течение трех дней работы его комиссия
установила, что два ядерных заряда из хранилища похищены. Комиссия считает, что
заряды похитили еще в июне, точнее — девятого июня, накануне гибели молодых
ученых. Комиссия считает, что погибшие были в сговоре с водителем Мукашевичем,
который бесследно исчез, очевидно, как-то причастный к их гибели. Выводы были
неутешительными. Зарядов найти не смогли, хищение произошло почти два месяца
назад.
Директор ФСБ серый от гнева выслушал доклад. С трудом
сдерживаясь, он не перебивал своего заместителя. И только когда тот кончил,
спросил у Земскова:
