Сидя в комнате, он тупо смотрел на стоявший перед ним
непонятный прибор, все еще сомневаясь, стоит ли звонить Сирийцу. Просто бросить
прибор и убежать ему даже не приходило в голову. Все равно Сириец не
успокоится, пока не найдет его и похищенный ящик.
Нужно было что-то делать. После двух часов ночи он все-таки
решился и, подойдя к телефону, поднял трубку, попытавшись набрать
санкт-петербургский номер Сирийца. Но из мотеля нельзя было выйти на
международную линию. Чертыхнувшись, Сухарев еще несколько раз попытался набрать
номер, но без всякого результата. Он с сожалением бросил трубку и снова
затравленно посмотрел на прибор. Потом провел рукой по одеялу. Ему показалось,
что он слышит какой-то шорох, словно одеяло потрескивало. Наверно, статическое
электричество, решил Сухарев. Он наблюдал подобное в одном из лагерей. Но при
чем тут электричество. Он посмотрел на загадочный аппарат. Ноги чесались все
сильнее. Он шагнул к прибору. Почему Сириец так беспокоился об этом ящике?
Сухой наклонился, внимательно осматривая прибор справа. Рядом с пультом
управления виднелась какая-то надпись.
Он включил настольную лампу, чтобы легче было разобрать, что
именно написано на приборе, и встал на колени. «Осторожно. Радиоактивность»
было написано на металлической табличке большими буквами. И дальше мелкими
буквами шел остальной текст.
Радиоактивность, подумал Сухарев. Наверно, поэтому так
трещит это одеяло. Он не знал, что это такое, но понял, что прибор может
представлять какую-то опасность. Сухарев наклонился и попытался прочесть
написанное мелкими буквами. «После запуска программы включается таймер времени
на девяносто минут», — прочел он. «Какой таймер? — подумал
Сухарев. — Какой прибор включается?» Там было еще несколько надписей, но
он, махнув рукой, отошел от прибора и снова улегся на кровать. Нужно будет
поспать, чтобы утром позвонить Сирийцу и все-таки попытаться объясниться с ним.
Он лег на кровать и забылся беспокойным сном. Утром, когда
он проснулся, ему показалось, что ноги чешутся и болят еще сильнее, но он
по-прежнему не понимал, что происходит. Было непривычно сухо во рту. В мотелях
такого уровня в номерах нет мини-баров. Сухой закрыл дверь и вышел на улицу,
чтобы купить бутылку воды. Когда он подошел к небольшому кафе, открытому с
самого утра, он снова остро почувствовал, как болят ноги. Купив две бутылки
воды и заказав чашку кофе, он заметил удивленный взгляд женщины, стоящей за
стойкой, и подумал, что, наверно, выглядит неважно, коли она так на него
смотрит. Еще бы — двухдневная щетина на лице, мятая одежда, воспаленные глаза.
Он быстро выпил кофе, съел небольшую булочку и с двумя бутылками воды вернулся
в свой номер.
Прибор стоял на месте, и он еще полчаса сидел перед ним на
кровати, мучительно думая, как ему быть. Затем поднялся и решительно вышел из
комнаты, снова направляясь в уже знакомое кафе. Купив карточку для телефонных
разговоров, он вышел на улицу, отыскал кабину телефона-автомата.
Войдя в нее, он вставил карточку и набрал номер телефона в
Киеве. Трубку сняли сразу же.
— Алло, — это была Надя. Говорить с ней не имело
смысла, можно было только подвести ее, и он положил трубку. Значит, все в
порядке, она успела выехать в Киев. Теперь все зависит от того, как быстро он
смоется отсюда, чтобы затем позвонить Сирийцу и сообщить ему об этом непонятном
предмете. Черт с ним, пусть забирает свой гребаный груз.
Он вернулся в мотель, еще раз посмотрел на непонятный и
громоздкий прибор, который перевернул всю его уже устроенную жизнь, и вышел из
мотеля, решив никогда больше сюда не возвращаться. Но перед этим он заплатил за
три дня вперед, подсчитав, что за это время успеет убраться из города и
откуда-нибудь позвонить Сирийцу, чтобы тот забрал этот проклятый ящик.
Он сел в автобус, идущий на север. Перед этим специально
узнал направление на Хельсинки, чтобы случайно туда не попасть. В автобусе он
ехал до четырех дня. Затем пересел в другой автобус. Сильно кружилась голова,
болели ноги, вдобавок его начало тошнить и сильно заболел живот. На какой-то
маленькой станции, не в силах больше сдерживаться, он вышел из автобуса и,
пройдя в станционный туалет, довольно долго пробыл там. А когда вышел, то
обнаружил, что его автобус уже давно уехал. На станции ему кое-как объяснили,
что в трех киломметрах отсюда есть мотель. Он уже собирался идти туда, когда
его снова скрутило. Так продолжалось около двух часов. Стало уже темно, и он
решил снова сесть на какой-нибудь автобус. Один из автобусов, подошедших к
станции, был почти пуст, и он влез в него. Здесь он устроился на заднем сиденье
и заснул. Проснулся оттого, что кто-то сильно его тормошил. Стоявший над ним
водитель что-то говорил по-фински. Сухарев поднялся, у него сильно кружилась
голова, во рту было по-прежнему сухо, все тело болело.
Было около одиннадцати часов вечера. Он узнал, в каком
городке они находятся. Название ничего ему не говорило. Он вышел из автобуса и
сразу же увидел телефон-автомат. Вставив карточку, набрал номер телефона
Сирийца. Тот тут же ответил.
— Слушаю, — сказал он.
— Это я, — тихо произнес Сухарев.
— Кто это? — удивленно спросил Сириец. Он ехал в
аэропорт, чтобы улететь в Лондон. Все документы были готовы. Сириец решил
переждать там, понимая, что в России его могут достать где угодно.
— Это я, — тихо повторил Сухарев. Голова сильно
кружилась, перед глазами плыло. Он едва держался на ногах.
— Ты? — не поверил Сириец. — Ты сам
позвонил?! Где ты находишься? Откуда ты звонишь?
Он просто не верил своим ушам. Это было противоестественно,
как если бы вдруг ожил покойник.
— У нас авария произошла на границе, — тяжело
дыша, соврал Сухарев, — ящик выпал из вагона. Ну а я его подобрал и в
Хельсинки привез. Думал, ты будешь злиться, что так получилось, поэтому
прятался, боялся тебе звонить.
— Останови машину, — приказал Сириец водителю.
— Мы опоздаем на рейс, — обернулся к нему один из
телохранителей.
— Мы никуда не летим, — рявкнул Сириец. — Ты
сейчас где? — закричал он Сухареву. — Где ты находишься? Ящик с
тобой?
— Со мной, — подтвердил Сухарев, — я хочу
тебе его вернуть. Сириец. Это твой груз, мне чужого не нужно.
«Сукин сын», — подумал Сириец и снова закричал:
— Где ящик?
— У меня он. Не волнуйся ты. Он у меня спрятан.
— Твою мать, — захрипел разъяренный Сириец, —
где ты его спрятал, куда ты его дел? Говори!
— Я его тебе сдам, Сириец, — прошептал Сухарев, —
только уговор: ты ни меня, ни Надю не трогаешь.
— Черт с тобой, — заорал Сириец, — я
согласен. Где груз?
— Завтра, — вдруг сказал Сухарев, — завтра
твои ребята пусть ждут меня в Хельсинки. Я туда приеду. Пусть мне приготовят
пятьдесят кусков, и я верну тебе твой груз.
Он вдруг понял по остервенелому тону Сирийца, что тот
никогда не простит ему этих долгих часов волнения и тревоги. И, поняв это, он
решил пойти ва-банк. Раз им так нужен этот непонятный ящик, пусть заплатят
деньги. Пусть заплатят ему пятьдесят тысяч. И пропади они все, вместе с
Сирийцем, пропадом.
