— Что вы имеете в виду? — занервничал Земсков.
— Ну-ка, ну-ка, интересно, — пробормотал
Финкель, — вы что-нибудь понимаете в ядерной физике?
— Нет, — улыбнулся Дронго, — простите, что я
так говорю. Но я кое-что понимаю в психологии и знаю, что такое авторитет
такого гения в науке, как вы. Ваша догадка о вывозе зарядов была абсолютно
верной. Но, безоговорочно приняв вашу версию, проводившие расследование офицеры
невольно попали под ее гипноз, не заметив вполне очевидных обстоятельств. Они
посчитали, что водитель Мукашевич, вывозивший в тот день отходы, был в сговоре
с погибшими учеными. Вот это очевидное влияние вашей версии. А на самом деле
Мукашевич наверняка не был причастен к этому, во всяком случае, он не убийца,
которого вы ищете, и он не был главным помощником похитителей, и уже тем более
не был организатором этого преступления.
— Почему вы так считаете? — спросил Фин-кель.
— Это очевидно. Если бы Мукашевич был главным
организатором случившегося, он бы не стал ждать два месяца. Он скрылся бы
немедленно после убийства сотрудников Центра. И не стал бы ждать, когда приедут
его арестовывать. Я уж не говорю о том, что вряд ли руководство Центра стало бы
тогда увязывать исчезновение водителя с хищением зарядов.
Все молчали. Земсков понял, что приехавший говорит нечто
дельное, и прислушался.
— Интересное наблюдение, — протянул
Финкель, — я думаю, что с вами можно согласиться, но только отчасти. В
таком случае, куда же делся исчезнувший водитель?
— Он либо мелкий исполнитель, которому поручено было
сбежать сразу же после обнаружения хищения, либо несчастная жертва, которого
убрали после приезда сюда полковника Машкова. Причем я склоняюсь скорее ко
второму варианту.
— Почему? — не выдержал Земсков.
— Просто сравните. Если он сбежал, то его могли найти.
Да и куда может убежать водитель, который вряд ли посвящен в большие тайны. Он
даже не сумел бы определить, что именно вывозил. Это ведь не научный сотрудник.
Но вот если он хотя бы догадывался, кто организатор этого хищения, то тогда он
был наверняка обречен. Я думаю, его убрали сразу же после обнаружения хищения.
Земсков хотел зло пошутить по поводу «гениальности»
приехавшего, но обратил внимание, как слушают его все остальные.
— Следовательно, у вас есть другой вывод? —
уточнил Финкель.
— Есть, — невозмутимо ответил Дронго, —
водитель убит на территории поселка, и нужно искать его не где-то в тайге или в
соседних городах, а именно там. При этом где-то близко, так как у убийцы скорее
всего было очень мало времени для тщательного «заметания» своих следов. Очень
мало, — подчеркнул он. — А главный вывод очевиден — организатор
хищения, руководивший всем этим процессом, все еще находится среди сотрудников
Центра. Я бы даже уточнил, сказав, что он находится среди высших сотрудников
Центра.
— У вас интересные версии, — мягко улыбнулся
Финкель, — но для их подкрепления нужны как минимум две вещи.
— Да, конечно.
— Нужно найти убитого водителя и обнаружить
организатора такого злодейства. И боюсь, что сделать это не так-то легко.
Если начнут искать, — убежденно сказал Дронго, —
то наверняка найдут тело убитого водителя.
— Мы его искали, — сердито вмешался
Ерошенко, — не считайте себя умнее всех.
— Вы искали его живого, — быстро возразил
Дронго, — а нужно искать мертвое тело. Это разные вещи. Вчера полковник
Машков рассказал мне о винтовке, которую нашли у Мукашевича. Но это еще более
ложный след. И хотя пока нет заключения экспертизы, или я о нем просто не знаю,
но могу с уверенностью сказать, что это не та винтовка, из которой стреляли в
машину ваших сотрудников.
— Ладно, — поднялся Земсков, — давайте
продолжим совещание в кабинете. Может, действительно придумаем что-нибудь дельное.
При этом он метнул строгий взгляд в полковника Машкова,
словно предупреждая того, чтобы он поменьше общался с подобным типом. Ильин,
выходивший за Ерошенко, сказал, обращаясь к Левитину, но так, чтобы их услышал
генерал:
— Прилетают тут разные «специалисты». Советы дают.
Ерошенко согласно кивнул головой. У выхода из столовой
академик Финкель придержал за руку Дронго.
— У вас интересное мышление, — сказал он
одобрительно, — но не нужно с таким напором нападать на этих господ. Они
все-таки делают свое дело. И потом, это их специфика.
— А моя специфика давать отпор хамству, Исаак
Самуилович, — тихо ответил ему Дронго. — По-моему, кто-то должен
иногда говорить им такие вещи.
Земсков шел впереди. Он с некоторым удовлетворением подумал,
что если новый эксперт окажегся прав и Мукашевича действительно убили, то тогда
он заставит этого эксперта оставаться в Чогунаше до тех пор, пока тот не найдет
организатора этого преступления. К тому времени у этого типа отрастет борода,
радостно подумал Земсков. А я подожду, посмотрю, как этот умник будет работать.
Раз руководство считает, что он может справиться лучше нас, пусть потрудится.
Мы ему мешать не будем. Но и помогать не станем, решил для себя генерал.
Хельсинки. Финляндия. 10 августа
Он ехал с пересадками в нескольких автобусах всю ночь, чтобы
успеть добраться до Хельсинки к пяти часам вечера, как и договаривался с
Сирийцем. Его радовало и немного беспокоило, что разговор получился таким
коротким и результативным. Он боялся признаться самому себе, что не верит
Сирийцу, не верит в его благородство, не верит в порядочность его людей. И
поэтому он наметил для себя план действий, которого твердо собирался
придерживаться. Ночью ему было плохо, его все время тошнило, кружилась голова,
болели суставы.
К десяти часам дня он был уже в двух часах езды от столицы
Финляндии. Войдя в очередной туалет и посмотрев в зеркало, он не сразу узнал
себя. Это был не тот Сухарев, который всего несколько дней назад выглядел вполне
здоровым, упитанным человеком. Из зеркала на него смотрел бледный, измученный,
отверженный человек с запавшими глазами, у которого к тому же на голове начали
появляться какие-то непонятные проплешины. Он провел рукой по волосам и увидел,
что они вылезают целыми прядями. Это изумило его. Он хотел еще раз проверить
волосы, но тут его скрутило в очередной раз, и он наклонился над раковиной,
извергая остатки пищи, непонятно как еще сохранившиеся в его желудке после
стольких приступов рвоты.
Когда он умывался, у него дрожали руки. Он снова посмотрел в
зеркало и вдруг, схватив себя за клок волос с силой потянул. Волосы легко
поддались. Он ошеломленно смотрел на них. Такого с ним не было никогда, даже
когда он тяжело болел в лагере, заразившись какой-то лихорадкой от приехавших
из Азии заключенных. Да, такого никогда не было. Он выбросил волосы и посмотрел
на себя в зеркало. Потом, наклонившись, задрал штанину. На ногах образовались
раны, словно мясо и кости начали гнить еще при жизни. Он не понимал, что происходит.
Неужели это последствия двух бессонных ночей? Но он и раньше мог сутками не
спать, и ничего…
