Сухарев стоял и смотрел на себя в зеркало, вспоминая
загадочный прибор и пластины, которые его окружали. Постепенно к нему стало
приходить понимание того, что произошло нечто невозможное, страшное, к чему
нельзя привыкнуть. Он зашел в магазин и купил себе спортивную шапочку, чтобы
прикрыть образовавшиеся на голове лысые участки. И еще — легкую куртку,
выбросив свой помятый пиджак.
После этого он отправился в Хельсинки. Он знал, где
находится больница, в которой один из врачей говорил по-русски. Ему уже
приходилось бывать в ней. Она находилась как раз недалеко от терминала, где он
должен был встретиться с людьми Сирийца. Он не сомневался, что Сириец стянул
всех своих людей к терминалу. Взяв такси, Сухарев поехал в больницу. По дороге
ему снова стало плохо, и он едва не остановил такси. Но все-таки перетерпел и
добрался до больницы. Здесь он, к счастью, довольно быстро нашел знакомого
врача. Было уже около двух часов дня.
— Здравствуйте, доктор, — сказал он, входя в его
кабинет.
Он не помнил его имени и фамилии, но это было неважно.
Главное, что он нашел врача, говорящего по-русски. Тот что-то писал и удивленно
посмотрел на странного пациента.
— А, мистер Зухарив, — обрадовался врач, узнав
наконец его. — Как ваши дьела? Что случилось?
— Посмотрите меня, доктор, — попросил
Сухарев, — мне очень плохо. Я таксу знаю, я вам заплачу, только посмотрите
меня.
— Хорошо, садьитесь, — показал врач на
стул, — что у вас болеть? На что жаловаться?
— Вот, — Сухарев снял шапку, показывая свои плеши,
потом засучил брюки.
Врач посмотрел на его раны, нахмурился, подошел к
умывальнику, тщательно помыл руки, потом снова подошел к своему необычному
пациенту, посмотрел на его голову, нахмурился еще сильнее. И затем еще раз
спросил:
— Что у вас болеть?
— Меня тошнит, все тело ломит, голова кружится, сам не
понимаю, что происходит, — признался Сухарев.
Врач, не дотрагиваясь до его головы, внимательно оглядел ее.
Потом подошел к телефону и, подняв трубку, что-то сказал по-фински. Затем снова
вернулся к Сухареву. Через минуту в комнату вошел другой врач. Он тоже подошел
к Сухареву, и они стали осматривать его вдвоем, что-то горячо обсуждая. Потом
пришедший врач быстро вышел.
— Где вы были в последние месяцы или недели? Вы
куда-нибудь ездить?
— Нет, только в Финляндию, — проворчал Сухарев.
— Вы бывать вашей атомной станции или стоять рядом?
— Нет, — удивился Сухарев. — Почему вы
спрашиваете об этом? Что со мной?
— Подождите, — врач внимательно посмотрел на него,
потом попросил: — Снимите рубашку и покажите ваши руки.
Сухарев начал расстегивать пуговицы, снова чувствуя легкое
головокружение. Встал, снял рубашку и с некоторым удивлением поглядел на
собственное тело. Затем вытянул руки. Пальцы дрожали. Сильно дрожали. Он хотел
унять дрожь, но не смог. Голова болела все сильнее. Врач нахмурился. В этот
момент дверь открылась, и в комнату вошли не только второй врач, но и какая-то
молодая женщина, очевидно медсестра. Врач что-то сказал ей, и она подошла к
Сухареву с каким-то непонятным прибором. Прибор начал громко трещать, женщина
вскрикнула, показывая на Сухарева и пятясь назад.
— Что случилось? — спросил Сухарев, вставая со
стула.
Оба врача сделали шаг назад, словно он был зачумленный.
— Вам нельзя ходить, — твердо сказал первый
врач, — вы лежать тут. Мы вас госпиталь отправлять.
— Что у меня? — Он увидел ужас в глазах молодой
женщины и явное смятение обоих врачей.
— Вы больны, вы очень больны, — убедительно сказал
врач, — мы вас отправлять госпиталь. Не нужно денег, мы вас не брать
денег.
— Что происходит? — заорал Сухарев и почувствовал,
как снова закружилась голова. Он пошатнулся и сделал два шага к стулу.
Врачи держались в нескольких шагах от него, не рискуя
подойти ближе.
— Скажи, что случилось, — уже более миролюбивым
голосом попросил Сухарев, — мне нужно знать.
— Вы больны, — кивнул врач, незаметно пятясь к
дверям, — очень сильно больны.
Сухарев видел панику на их лицах. Он увидел, что молодая
женщина показала на прибор обоим врачам и что-то тихо сказала. Второй громко
возразил, но женщина выбежала из палаты. Тогда первый обратился к Сухареву:
— Вы сильно болеть. Вам нельзя ходить город. Сейчас
придет машина, и вас нужно госпиталь.
— Нет, — твердо сказал Сухарев, поднимая рубашку.
Она как-то непонятно искрилась. Он с удивлением посмотрел на рубашку и начал
надевать ее.
— Не нужно, — почти страдальчески крикнул
врач, — у вас плохой рубашка.
— Как это не нужно, — не понял Сухарев, — я
что, голый должен здесь сидеть?
— Сейчас машина ехать и вас больница, — твердо
сказал врач.
— Ну уж нет. У меня еще есть дела в городе, — он
начал застегивать рубашку.
— Ходить нельзя, уходить нельзя, — врач говорил
все это, стоя со своим коллегой у двери, словно ждал удобного момента, чтобы
выскочить наружу.
— Мать твою, — разозлился Сухарев, — скажи ты
мне, что со мной.
Он вдруг вспомнил, что прибор затрещал, едва женщина вошла в
комнату. Вспомнил и вчерашнее одеяло, его потрескивание, посмотрел на свои
руки.
— Ты почему меня про атомную станцию спрашивал? —
нахмурился он. — У меня что-то не то, да? Ты мне скажи, что у меня не то?
— Вы облучаться, — серьезно сказал врач, — вы
сильно облучаться. Очень сильно. В западной медицинской практике не принято
скрывать от больного его диагноз. Сухарев закрыл глаза.
— Вот оно что, — задумчиво сказал он, — вот,
значит, какой подарочек Сириец к вам в гости переправлял.
Он поднялся, поправил рубашку, взял куртку.
— Я ухожу, — строго сказал он.
— Нельзя, — врач стоял в дверях, и его коллега
кивал ему в унисон, — нельзя уходить. Вы сильно болеть. Вам больница,
спасать. Вы сильно облучаться. Очень, очень сильно. Вам нужно больница.
— Нет, — сказал Сухарев, — мне уже больница
не поможет. Спасибо, друг, хоть сказал, что у меня.
— Вы не уходить, — сделал последнюю попытку врач.
— Иди ты… — Сухарев натянул шапочку, покачнулся и
пошел к дверям.
Оба врача испуганно отшатнулись от него, как от
прокаженного. Очевидно, он буквально светился от радиоактивности. Сухарев вышел
из кабинета, а врачи бросились звонить в полицию.
Теперь он точно знал, что обречен. Он понимал, что не успеет
добраться ни до Порво, который был в полутора часах езды, ни до этого
проклятого прибора. Сухарев вспомнил про Надю и решил, что нужно позвонить ей.
Он подошел к телефону, набрал киевский номер. На этот раз долго не отвечали.
Наконец трубку сняла женщина. Она визгливо спросила, кого ему надо.
