— Я передам следователю вашу просьбу, — холодно
кивнул Земсков, и, уже обращаясь к Левитину и Машкову, приказал: — Сегодня в
два часа дня произведете одновременный арест и обыск на квартирах Хорькова и
Полухина. Полковник Машков возглавит группу, которая поедет на дачу Хорькова.
Подполковник Левитин, вы поедете со своими людьми к Полухину. Действовать
максимально четко и жестко, не давая им времени опомниться. У Хорькова на даче,
по оперативным данным, есть несколько вооруженных охранников, которые могут
оказать сопротивление. Прошу иметь это в виду.
Он посмотрел на Дронго. Какая-то мысль мелькнула у него в
голове. Он вдруг улыбнулся и спросил:
— Не хотите сами поехать за Хорьковым? Одновременно
увидите и эту Суровцеву, которая так вас интересует.
— Да, — кивнул Дронго. — Я и не думал, что вы
мне разрешите.
— Какие глупости, — улыбнулся Земсков, — вы
теперь почти наш сотрудник. Думаете, мы пускаем кого попало в Чогунаш? Поедете
вместе с полковником Машковым. У вас есть еще какие-нибудь просьбы или
пожелания?
— Есть. Нужна более полная информация о случившемся в
Финляндии. Там, очевидно, у бандитов произошло нечто неожиданное, какая-то
неувязка. Мне нужно конкретно знать, что именно.
— Мы сейчас как раз этим занимаемся, — нахмурился
Земсков. За финский заряд он уже получил обещание директора влепить ему строгий
выговор. Правда, это не отставка, но все равно очень неприятно. — Не
думайте, что вы должны везде помогать. Не берите на себя слишком много, —
посоветовал генерал. — Мы занимаемся этими проблемами, а вы можете
считать, что основное уже сделали. Вы нам помогли в Чогунаше, и мы вам
благодарны. Только не заблуждайтесь, что мы не сможем без вас довести до конца
расследование. Я понимаю, что у вас своебразная эйфория от успеха, но не стоит
так переоценивать свои возможности.
«Самодовольный индюк», — подумал Дронго. Он взглянул на
сидевшего рядом Машкова и понял, что тот думает примерно то же самое. И
незаметно кивнул ему. Всегда приятно, когда у тебя есть единомышленники, даже в
такой сложной организации, как ФСБ.
Москва. 15 августа
Еще вчера, направляясь на дачу, он почувствовал что-то
неладное. Не заметил, а именно почувствовал. За годы, проведенные в лагерях, за
долгие десятилетия связей с разными людьми, когда он служил посредником у
многих матерых рецидивистов, хромой Дима научился распознавать опасность. Вот и
тогда он ее почувствовал. Именно поэтому он ушел вчера с дачи Хорькова не через
обычный ход и не через заднюю калитку. Он попросил, чтобы привезший его
автомобиль выехал, как обычно, из центральных ворот, а сам, приставив лестницу
к сараю, перемахнул через него и направился в лес. Сидя затем в рейсовом
автобусе, он почувствовал себя спокойнее. Опасности не было никакой, и он
решил, что ему все показалось.
Он не стал откладывать свое свидание с нужными ему людьми, а
прямо с дачи поехал туда, где его ждали. Разговор получился недолгий. Паспорта
и документы у них были в порядке, визы уже проставлены. Это делалось на тот
случай, если бы пришлось кого-либо сопровождать. Они знали адрес в Берлине и
знали, к кому обращаться, чтобы получить оружие после въезда в пределы
Шенгенской зоны. Оставалось выплатить им часть гонорара и передать аванс.
Правда, он не стал платить им половину полученного, но достаточно честно
выделил каждому из них по десять тысяч долларов, пообещав заплатить столько же
по возвращении и вдобавок оплатить все их расходы. Это была почти максимальная
сумма, но Дима Полухин привык к тому, что ему доверяют, и не обманывал ни своих
заказчиков, ни киллеров, с которыми работал уже несколько лет. Этот человек
знал немало страшных секретов, но предпочитал молчать, понимая, что стоит ему
однажды заговорить, как следующая цена будет назначена уже за его голову.
Один из них переписал адрес нужного человека и его телефоны,
после чего Полухин убрал свою бумагу в карман. Он решил сжечь ее дома, еще не
предполагая, как она ему пригодится. Теперь он был спокоен. Эти ребята были его
золотым резервом, его особой гордостью. Один из них раньше работал в Главном
разведывательном управлении, был военным разведчиком. Он хорошо знал английский
и арабский языки, а также еще много такого, что требовалось знать убийце. Его
напарник обычно обеспечивал ему связь и прикрытие. Они уже давно работали
необычной парой, и Дима держал их всегда на случай самых сложных и серьезных
заказов. И теперь как раз был такой случай. Он передал им пожелание заказчика
сделать все как можно быстрее и попрощался. Долго задерживаться было нельзя,
иначе возникало нечто похожее на дружбу, а это было опаснее всего. Дружбы между
ними быть не могло. Друг всегда оказывался предателем, и даже более страшным
предателем, чем все остальные, так как узнавал гораздо больше. Именно поэтому
Дима всегда говорил только то, что требовалось для дела, и не допускал излишней
лирики.
Вернувшись домой, он снова почувствовал неладное. Все было
как будто в порядке, на прежних местах, но он шестым чувством чуял опасность,
как волки загодя чуют приближающегося охотника. Он кружил по дому, пытаясь
понять, почему он так нервничает. Полухин жил один, его профессия не позволяла
ему никому доверять. Женщины не интересовали его уже давно, после перенесенного
в молодости сифилиса, а друзей у него не было. Были только заказчики,
компаньоны, киллеры и жертвы. Друзей не было, и он считал это правильным.
Он жил в одном из тех старых одноэтажных домов, которые еще
сохранились в столице. Раньше это была окраина, но с течением времени город
разрастался все больше и больше, а дома так и оставались между центром и новыми
районами. Разумеется, он был в состоянии приобрести себе приличную квартиру, но
он привык к своей избушке, как он ее ласково называл, и не собирался переезжать
в каменные многоэтажки.
Он кружил по дому, пытаясь понять, что именно происходит,
почему он чувствует себя столь неспокойно. Все было на местах, но тревога
усиливалась. И вдруг он увидел висевшую на вешалке шляпу. Полухин подошел
ближе, внимательно посмотрел. Он не мог ошибиться. Он всегда вешал ее с правой
стороны. Правым боком и с правой стороны. Она и сейчас висела правым боком, но
с левой стороны. Он снова осмотрел шляпу, не трогая ее, словно это был музейный
экспонат. Никаких сомнений не было — шляпа висела не там, где он ее оставил,
уезжая на дачу.
Хромая сильнее обычного, он прошел к телевизору, включил его
и уселся в кресло. Следовало исходить из того, что в доме у него кто-то успел
побывать. Причем сделал это таким образом, чтобы он не заметил. Если это кто-то
из компаньонов или заказчиков, то он не стал бы скрывать своего появления, а,
наоборот, постарался бы подчеркнуть свой приход. Если к нему послали киллеров,
то они ждали бы его внутри дома и не разрешили так спокойно сидеть у
телевизора. Следовательно… следовательно, оставалось предположить самое худшее,
что могло быть, а это было очень неприятно. И очень опасно.
Телевизор продолжал работать, и он сидел неподвижно в
кресле. Когда он поехал на дачу, за ним уже следили. Они, вероятно, ждали его
там, но он обманул их, уйдя с другой стороны. А сейчас наверняка за ним наблюдают.
Может, даже установили внутри дома свои приборы, чтобы слышать и видеть каждое
его движение, каждое его слово.
