– Ты что здесь делаешь? – спросила она гортанным, чуть сдавленным голосом.
Менее всего Найл ожидал, что к нему обратятся на его родном языке; подобное случилось впервые с той самой поры, как он покинул дворец.
– Я н-не знаю, – выдавил он.
Что, собственно, было чистой правдой. Особа же, очевидно, сочла такой ответ нелепым.
– Не знаешь?
Она подалась вперед настолько, что их лица чуть не соприкоснулись. Дыхание женщины было таким же сладким, как веющий вдоль улицы ветерок. Оторопь брала при виде этого пустого лица, где на месте носа и глаз лишь гладкая кожа. Да, их не было, а был лишь в сердитом презрении поджатый рот. Следующий вопрос ошеломил.
– Ты можешь летать?
– Н-не думаю, – отозвался Найл с запинкой.
– В таком случае ты стоишь того, чтобы быть съеденным.
Растерянно оглядевшись, Найл вдруг понял, что она вовсе не шутит. Большинство белесых созданий откинули волосы со ртов и обнажили торчащие желтоватые клыки, этот безошибочный признак плотоядности. Они жадно смотрели голодными глазами. Кое-кто при этом хищно облизывал губы, а у одного уже бородой висела слюна. С запоздалым потрясением Найл понял, что все эти ласковые поглаживания предназначались для того, чтобы жертва размякла, смирилась со своей участью и покорно позволила вонзить в себя зубы. Еще более настораживало то, что в тот момент он бы, пожалуй, действительно не воспротивился.
– Унести его! – громко велела женщина.
Она, похоже, обращалась к кому-то у Найла за плечом. Не успел он и головы повернуть, как его, схватив за пояс, вздернуло в воздух с такой скоростью, что он даже всполошиться не успел. Над головой послышалось хлопанье мощных крыльев, а пояс крепко держали не то огромные когти, не то пальцы, до странности напоминающие человечьи. Он приподнял голову – что было нелегко, так как тело распласталось почти плашмя, – но вместо покрытой перьями груди увидел серую чешуйчатую кожу существа вроде рептилии с притупленной черепашьей мордой. Кожистые крылья походили скорее на крылья летучей мыши, чем птицы.
Уносясь от земли с головокружительной быстротой. Найл лишь смотрел, как внизу, мельчая, тает в дымке серебристых облаков незнакомый город.
Мгновение спустя он проснулся в пещере хамелеонов. Никто не замечал его пробуждения – а если и замечал, то не подавал виду. Прошло несколько минут, прежде чем Найл сообразил, что это некая форма учтивости. Ему давалось время поразмыслить над происшедшим.
Это совсем не походило на пробуждение от обычного сна, нечто вроде возвращения из нереальности в реальность. Скорее, возвращение из одной реальности в другую. Своей реалистичностью этот сон мог вполне тягаться с явью.
Но что он может означать? Какой вообще смысл у всего этого города, у этих полосатых конусов? Когда он был маленьким, дедушка Джомар частенько рассказывал о снах и их значениях – мол, все сны полны разных предзнаменований. Здесь же налицо события без какого-либо выраженного смысла, абракадабра.
Обидно, досадно. Какой вообще толк от рассудка, если с его помощью нельзя докопаться до сути того или иного сна?
Тут ему стало стыдно за свою раздражительность. Невозмутимость его новых товарищей была как упрек. Найл намеренно проникся таким же спокойствием и терпеливостью и лишь тогда попробовал воссоздать тот сон в памяти.
Закрыв глаза, он воочию представил ту полосатую равнину с коническими зданиями. Поначалу это и была не более чем визуализация, что-то вроде размытой, несфокусированной картинки. Все это, видимо, оттого, что он использует ум, а не способность воссоздавать реальность.
Требовалось расслабиться глубже, как бы реактивировать память. И вот оно произошло, резко и мгновенно: он опять стоял на полосатой плоскости с ее карамельным запахом.
С одним различием: на этот раз свое припоминание Найл сознавал, а следовательно, его контролировал. Едва это произошло, как ему стал ясен и источник сна.
Сладкий запах – это тот самый запах сахарной ваты на детском празднике. Лужи на мостовой – те разноцветные напитки. Что касается зеленых и желтых полос, так это (он теперь вспомнил) мятные «камушки», излюбленное лакомство у ребятни в городе жуков-бомбардиров. Вот так загадочный «художник сна» у него в мозгу смешал все эти элементы в причудливую фантазию о карамельно-полосатом городище.
Получается, тот сон выражал его ностальгию по невинности детства. А все-таки, почему те здания ни в какую не хотели придвигаться, когда Найл к ним шел?
Недолгое размышление дало ответ. Потому что он интуитивно знал: ностальгия по утраченной невинности делу не поможет. А потому, поняв это, для достижения цели призвал свои взрослые качества – способность концентрироваться и силу воли. Но это лишь помогло добраться до того циркового шатра, а дальше – полная темнота…
А как быть со следующей частью сна, с пучеглазыми беловолосыми созданиями? С теми самыми, что притворно убаюкивали его, замышляя потом сожрать? А та женщина без глаз и носа?
Он прибег к прежней тактике: воссоздал умозрительный образ серой мостовой с длинноволосыми существами-призраками, после чего ушел в более глубокую релаксацию. Теперь было видно, что в этом суть приема: релаксация приводит в действие некую способность к повторной фокусировке, делая картину реальностью. На этот раз стало видно, что «художник сна» не позаботился даже создать в деталях дома. Они фигурировали лишь в виде примерного наброска, как у живописца, что наносит на холст приблизительный фон, который думает проработать позднее.
Найл даже обнаружил кое-что из того, на что не обратил внимания во время сновидения: шумовой фон. Какое-то тонкое не то гудение, не то жужжание.
Вот Найла начали обихаживать белесые призраки, нежно поглаживая ему голую кожу, пока он не отдался во власть изысканного дремотного удовольствия. И вот, когда он совсем уже размяк от наслаждения, прозвучал внезапный окрик, и к нему направилась женщина в коричневом одеянии. На этот раз Найл присмотрелся к белым призракам, а именно к тому, как они, откидывая лохмы, обнажают рты с торчащими клыками.
Вот женщина спрашивает, может ли он летать; вот Найл возводит над головой руки, взвиваясь стрелой и испытывая невероятное ощущение свободы. Это ощущение во всем сне едва ли не самое важное…
Открыв глаза, Найл понял, что хамелеоны следят за всем с нескрываемым интересом, и не просто с интересом, а восторженно замерев. Для них человеческая способность использовать силу рассудка казалась чем-то поистине чудесным. Их восторг подвиг Найла еще раз вернуться ко сну о призраках.
Дед Джомар был большим любителем пересказывать сновидения и судить о том, как они предвещают будущее. Наверняка сказал бы, что сон о «призраках», на вид безобидных, а потом, оказалось, чуть не съевших незадачливую жертву, служит предостережением. Ишь, волки в овечьей шкуре. На вид чуткие, обходительные, а сами так и ждут, чтобы слопать доверившегося им человека…
