Ну а что же длинноволосая особа без глаз и носа? Будь она послана предупредить об опасности, ей бы и впрямь хватило для этого одного лишь рта…
Отвлек Найла странный шум, как будто галька осыпалась со склона. Оглядев лица своих подземных друзей, он улыбнулся, когда понял, что звук этот раздается в его голове и у хамелеонов он приравнивается к аплодисментам.
Тут вдруг воцарилась тишина с явным оттенком ожидания. Что ожидается, было понятно и без объяснений. В надземном мире над горизонтом величаво всходило солнце.
В пустыне семья Найла рассвета толком и не видела: все прятались в норе, подальше от опасности. Впервые во всем величии Найл увидел его в городе пауков, когда бежал из дворца Каззака. Он особо приметил реакцию вяза – как тот, словно раскрывшись навстречу вибрациям богини, затрепетал ветками.
Сила богини сейчас чувствовалась даже под землей. Нависла странная, тяжелая тишина, нагнетая такое глубинное спокойствие, что душа, казалось, сжимается до мерцающей точки. И вот среди безмолвия явственно ощутилось легкое покалывание, увенчавшееся подлинным взрывом бурной, безотчетной радости. Она волной прокатилась по пещере, так что зашлось дыхание. Волна постепенно улеглась, вслед за чем почувствовалась более умеренная и ровная энергия восходящего солнца. Наверху в это время щебетом заходились птицы. Здесь же, внизу, хамелеоны испытывали такое неизъяснимое блаженство, какое человеку испытывать, увы, не доводится.
Честно сказать, было немного неловко. Хамелеоны в эти часы определенно находятся снаружи, приветствуя рассвет, а сейчас вот вынуждены сидеть под землей, единственно из учтивости к своему гостю. Но уж хотя бы благодарность не приходится выражать: они ее и так чувствуют.
Сейчас самое время сообщить о себе матери. В семье у Найла всегда было заведено: если кто-то вне дома, связываться с родными надо на рассвете или на закате, и все должны быть к этому готовы.
Найл сел, распрямив спину, и ввел себя в состояние внутреннего спокойствия. Отрешившись от лишних мыслей, четко представил себе мать. Минут пять все было без изменений; вероятно, как и большинство обитателей дворца, на рассвете она еще спала. И тут совершенно внезапно он осознал присутствие матери, как будто бы та сидела совсем рядом. Точно так же присутствие сына чувствовала во дворце и она.
Найл, не размениваясь на постороннее, изложил самую суть. Он находится среди друзей и вскоре продолжит свое путешествие.
Она поведала, что дома все в порядке: Вайг держится, а женщины (Крестия с Сидонией) обеспечивают уход за ним; накануне он даже поел. Прежде чем связь прервалась (телепатия не предусматривает пустой болтовни), мать успела добавить: «Берегись капитана». Из мысленного образа стало понятно, что она имеет в виду того лютоватого паука-отступника, тайного сообщника Скорбо. До того как его, капитана паучьего караула, изгнали из города, он вместе со Скорбо продолжал тайком поедать людей.
Судя по тому, что связь после этого прекратилась, предупреждение было не строгое, а так, на всякий случай.
От разговора с матерью стало как-то легче. Все-таки он был еще настолько молод, что по-прежнему тосковал по дому. Хотя в молодости есть неоспоримый плюс: ощущение собственной неуязвимости, что определенно придаст сил (вот и сейчас он почувствовал их прилив).
Вслед за хамелеонами Найл поднялся на ноги. Все же удивительно: столько часов просидел в одной позе, а ноги абсолютно не затекли; нигде не болит, не тянет. Хамелеонам, судя по всему, известен секрет, как направлять поток циркулирующей по пещере земной силы таким образом, чтобы он поддерживал постоянную бодрость и тела и духа.
Пробираясь наверх тесным лазом, Найл удовлетворенно подмечал, насколько все-таки улучшилось зрение: ни о потолок не стукнуться, ни на лесенке не оступиться. Кстати, в самом лазе не было и намека на искусственное происхождение; любой, кто по случайности увидит, подумает, что это просто расселина в камне.
Раздвинув куст остролиста, что заслонял снаружи лаз в пещеру, Найл невольно зажмурился, настолько ярким был свет. Ум все еще пребывал в резонансе с хамелеонами, а потому выход наружу, в свет дня, был ощущением таким ошеломительным, что сперлось дыхание, как если бы он нырнул с берега в студеную воду. А гомон птиц и шелест деревьев пол утренним ветром попросту оглушали.
По ту сторону куста Найл наткнулся на какой-то предмет, показавшийся вначале камнем. И не поверил глазам: это же его сума! С восторженным хохотом поднял ее и подбросил. На руки тут же налипла грязь: с одного бока сума была липкая и мокрая. К счастью, внутрь толстая парусина воду не пропустила. Сев на корточки, грязь он соскреб пучком травы, вслед за чем расстегнул на клапане пряжку и развязал стягивающую горловину кожаную тесьму. Она так набухла, что распутать узел оказалось делом непростым. К восторгу Найла, содержимое мешка не намокло, пострадали лишь спички.
Хамелеоны дожидались со свойственной им тихой терпеливостью, хотя их наверняка порадовало такое ликование гостя.
«Как она сюда попала?» – спросил Найл и получил умозрительный образ большой птицы вроде орла, несущей в лапах суму.
И действительно, на ткани виднелись отметины от когтей.
«В какую сторону лучше идти, чтобы добраться до Серых гор?» – осведомился он, водрузив суму на плечи.
Хамелеоны указали примерно на северо-запад, сопроводив это образным подобием фразы:
«Ты гость, и мы будем указывать тебе дорогу до края наших владений».
Найла это более чем устраивало. Он понятия не имел, докуда простирается их земля; хорошо бы подальше.
Путешествие совместно с хамелеонами не поддавалось никакому описанию.
Начать с того, что часы, проведенные с ними в подземелье, не подготовили Найла к буйству красок, которое открылось ему в лесу. Поначалу он решил, что это просто зрение так приноравливается к дневному свету. Но вскоре стало ясно: дело совсем в другом. Каждое соцветие было теперь ярче и насыщенней. Темная зелень листвы и папоротников напоминала чем-то Дельту. Оттенки желтизны у лютиков, осенних крокусов и сыроежек, алые и нежно-розовые вкрапления стержневидных цветов – все это с непривычки резало глаза.
Предположение о том, что этот участок леса как-то особо подвержен вибрациям богини, пришлось оставить: никакой вибрацией не вызвать заполошного щебетанья, цвирканья и шума листвы, от которых буквально голова кругом. А когда из-под ног в прозрачную лужу скакнула лягушка, всплеск прогремел в ушах, как взрыв. Только сейчас Найл сообразил, что по-прежнему резонирует с умами хамелеонов, куда более чувствительных к природе, чем люди.
Так что первые полчаса в их компании Найл чувствовал себя так, словно слегка захмелел. Он как будто стал легче; казалось, некая сила пытается оторвать его от земли. Это ощущение пошло на спад, когда солнце поднялось вровень с деревьями. Лишь тогда, к вящему облегчению Найла, мир уместился в свои привычные рамки. Буйство красок и звуков продолжалось, но парень к ним более-менее приноровился.
