До вершины холма оставалось еще с полсотни метров, когда Найл облегченно почувствовал льдистое дыхание северного ветра, наполнившего легкие чистым воздухом. Он же сбивал пламя с тлеющей травы, не давая ей разгореться.
Спохватившись, как там его спутники, Найл повернулся и посмотрел вниз. Завесу дыма сейчас отдувало вспять, отчего белесые его клубы напрочь скрыли и озеро, и всю низину. Склон безудержно полыхал, то и дело взрываясь трескучими снопами искр. («Вот бы жуки-бомбардиры сейчас порадовались», – мелькнула нелепая мысль.) Найл, как мог, уносил ноги к вершине, подальше от наседающего дыма.
Там его охватила безудержная эйфория мнимой безопасности: как-никак по обе стороны лежат неподатливые огню камни и тропа уходит в другой перелесок, куда огонь явно не дотянется. Тем временем уже вся северная сторона долины стала пылающим адом, а языки огня хищно лизали подступы к вершине.
От огня Найла отделяло не меньше сотни метров. И тут ему открылось, зачем хамелеоны затеяли этот пожар. С близкого к вершине выступа, куда вплотную подобрался огонь, снялось громадных размеров крылатое существо. Найл в растерянности подумал, что это исполинская птица, но в форме пурпурных крыльев угадывалось больше сходства с какой-нибудь летучей мышью.
Огласив пронзительным гневным воплем, казалось, всю долину, химера взмыла в дымное небо – вслед за чем сменила направление и полетела прямиком в сторону Найла. Тот в ужасе распластался вниз лицом, ожидая, что сейчас в спину вонзятся когти. Руки судорожно вцепились в траву. Сверху словно пронесся неистовый ветер. Осторожно подняв голову, Найл убедился, что по-прежнему цел и невредим. И в небе никого не было.
Тут до него дошло: только что он видел еще одного элементала: никакое существо из плоти и крови не могло бы исчезнуть так быстро и так бесследно.
Вскоре подтянулись и хамелеоны, чье незримое присутствие Найл тотчас же ощутил. Огонь их, как выяснилось, не берет; очевидно, в прозрачном состоянии из-за отсутствия химических веществ сгорать просто нечему.
В ответ на расспросы они объяснили, что этот самый элементал из тех, что предпочитает полное одиночество, и селится он в основном на вершинах холмов, где сливается с грунтом и камнями настолько, что становится практически неразличим. А так как он не терпит, чтобы кто-то нарушал его одиночество, то подступы к своему гнездилищу превращает в сплошную полосу препятствий – тут тебе и завалы бурелома, и заросли плюща, и тернии ежевики. Зла в этих существах особого нет, но решимость во что бы то ни стало оберечь свое одиночество делает их довольно жестокими губителями всего окружающего. Кстати, при случае он несомненно поквитается за подобное притеснение.
Но если огонь вам нипочем, зачем было прогонять существо именно таким способом?
Ответ на языке образов был гораздо действенней, чем ответ словесный. Дело в том, что все элементалы крайне болезненно воспринимают неодобрение своего уклада, а огонь – очень даже мощное подкрепление такого чувства. Изгнать же это существо удалось именно за счет силового воздействия умов, а не за счет пожара.
Найл обратил внимание, что краски леса, через который они сейчас шли, потускнели, словно в пасмурный день. Попытка применить «боковое вглядывание» тоже не выявила никакого наличия духов природы. Хамелеоны подсказали: их всех выжила отсюда своим присутствием та крылатая химера.
Это было действительно интересное прозрение. Найл и сам подчас догадывался, что жизнь природы зависит от духов-элементалов, без которых даже самому красивому пейзажу недостает какой-то неизъяснимой жизненности.
Где-то через милю лесистая местность кончилась. Ручей в узкой расселине уходил под землю. Трава вокруг была сочная, зеленая, с яркими вкраплениями поздних лютиков. Здесь «боковое вглядывание» выявило наконец присутствие духов природы.
Прямая тропа вела к покатым гребням холмов. Тут Найл ощутил еще кое-что любопытное. Он с неожиданной четкостью уловил, что исчезнувший ручей течет непосредственно у него под ногами; чувствовалось легкое покалывание. Способностью улавливать подземный ток воды Найл владел всегда: для обитателя пустыни это было весьма ценным качеством. Но тогда в ногах чувствовалось лишь едва уловимое пощипывание. Сейчас же это была необычно четкая пульсация, проходящая по всему телу.
С поворотом тропы налево, к зазору между холмов, покалывание прекратилось: ручей и тропа разошлись.
Шагая по упругой зеленой траве, Найл невольно припомнил тот сон про город конических башен. Участок, по которому они сейчас шли, когда-то, видимо, был дорогой: временами по сторонам попадались большие, вросшие в дерн камни, – иные даже с высеченными надписями, разгадать которые или хотя бы досконально распознать форму букв было решительно невозможно. Кто поставил эти камни или для чего они служили, хамелеоны сообщить затруднялись; им было известно лишь то, что возраст валунов исчисляется тысячелетиями. А когда переходили вересковую пустошь, спутники указали и на другие монументы. Один из них, в сотне метров от дороги, напоминал гигантский каменный гриб со шляпкой шириной как минимум в пару метров. «Боковое вглядывание» неожиданно выявило сухую фигуру сидящего на ней старика. Стоило повернуть голову, и того как не бывало.
Совершенно неожиданно сзади налетел промозглый ветер с дождем, причем такой яростный, что Найл еле удержался от падения. Сразу стало понятно, что ветер этот неспроста: наверняка как-то связан с изгнанным из гнездилища элементалом. Видно, та самая месть, которую верно предугадали хамелеоны. Им-то от нее ущерба не было – силы природы против них не действуют, – а вот на Найле можно было отыграться сполна, хотя бы за счет ветра и дождя.
Один из спутников Найла указал на подобие монумента, что высился на склоне, и все поспешили туда: сизые тучи подернули солнечный день сумраком, а от порывов ветра Найл на бугристом дерне поминутно спотыкался. Приблизившись, он разглядел шесть близко стоящих мегалитов, покрытых еще одной гигантской каменной плитой. Это было очень кстати, поскольку ливень разразился такой, что казалось, над склоном повис густой туман. Найл не теряя времени сбросил суму и укрылся от ветра за самым крупным из мегалитов. Но и его двухметровой ширины оказалось недостаточно для защиты ни от ветра, задувающего словно отовсюду разом, ни от воды.
Когда Найла стал бить озноб, хамелеоны пришли в беспокойство. Тут гром шарахнул так, что задрожали камни, а от зигзага молнии, стегнувшего землю в десяти шагах, Найла ощутимо ужалило электричеством.
Хамелеоны определенно чувствовали: пора что-то предпринять. Они велели Найлу подняться (он почти уперся головой в лежащую сверху плашмя треугольную гранитную плиту) и тесно обступили его кружком. Подумав, что так они думают загородить его от непогоды, он подивился несуразности: порывистый ветер проходил через них насквозь.
На самом же деле они возложили на Найла руки – кто на плечи, кто на спину, кто на голову, – отчего он сразу проникся глубинным спокойствием, какое испытывал в той подземной пещере. Сейчас ему фактически передавались вибрации физической сущности хамелеонов. Секунду-другую Найл инстинктивно противился перестройке своего вибрационного ритма. Затем до него дошло, что желаемого хамелеоны смогут достичь, лишь когда он сам придет им на помощь. От него требовалось определенное умственное усилие, чтобы использовать их энергию, которая напором воли смешивалась с его собственной.
