Венедад жил в Гергесе, городе на другой стороне озера. Посовещавшись с Иудой и Филиппом, я решил отправиться туда утром следующего дня. Для этого Иуда выпросил у рыбаков лодку. Я надеялся взять киф у Венедада в долг. Продав его легионерам маленькими порциями, мы могли быстро и без лишних усилий поправить наше положение, приобретя законный источник дохода.
У меня всегда была склонность к торговле, хотя я никогда ею особенно не занимался. Мне казалось, что суть торговли позволяет избежать древнего проклятия, которым Господь напутствовал своих детей со времен Адама: «Проклята земля за вас; со скорбью будете питаться от нее во все дни жизни вашей; терния и волчцы произрастит она вам; и будете питаться полевою травою; в поте лица вашего будете есть хлеб, доколе не возвратитесь в землю, из которой взяты».
Торговля избавляет от тупого и монотонного ежедневного труда. Предприимчивому человеку не надо воевать с сорняками. Иной раз мне даже казалось, что светозарное и в высшей степени справедливое будущее всех народов ознаменуется тем, что мир будет держаться исключительно на честном обмене товаров, услуг и монет и никто не станет страдать от непосильной работы, кроме добровольных рабов, безумцев, некоторых глупых женщин и тех, кто по своей воле возложит на себя такое наказание, чтобы очистить совесть. Ведь есть искупительный смысл в том, например, когда убийца, обливаясь потом, копает своей жертве глубокую и просторную могилу.
Главное – не путать торговлю с пиратством, как это делал Геродот Галикарнасский, пока не увлекся писанием исторических трудов. Да, в некоторых случаях писатель может и даже должен быть усердным грабителем и вором, но торговля не терпит подобных отступлений. Торгуй, читатель! Меняй ячмень на финики, не забывая, что ячмень дороже. Если у тебя есть корабль и ты отправляешься на нем в Тартесс с грузом благовоний и пряностей, не скупись и найми смелую, хорошо вооруженную команду, ибо море не знает законов так же, как история – альтернативы. Что тут еще сказать? Если можешь не платить налоги – не плати ни в коем случае, ибо власть все равно потратит казну государства на новую войну, и хорошо еще, если это не будет война против собственного народа. Поэтому, кстати, перепись населения устраивается не только для того, чтобы знать количество налогоплательщиков, но и для того, чтобы понять, сколько у власти врагов.
Что уж тут лукавить, лучше иметь большое доброе сердце и сундук с серебром, чем просто большое и доброе сердце, это понятно и ребенку! Товар к товару, слово к слову, медяк к медяку, и не ленись благодарить за сытую беззаботную жизнь Бога, имя которого – Меркурий Сверхприбыльный.
Глава 19
Прокаженный
Мы встали на рассвете, чтобы плыть в Гергесу. Было еще прохладно. Розовые перистые облака стояли над горами, отражаясь в спокойной воде озера. Из города доносилось постукивание ручных жерновов, которыми женщины мололи муку на день.
Я заметил, что по самой кромке берега к нам идет человек – странной походкой, еле переставляя ноги. Он приблизился, и стало видно, что это молодой мужчина, больной проказой. Волос и пальцев у него уже не было, и руки напоминали две оглобли с утолщениями на концах, обтянутые изъязвленной кожей. Его наготу прикрывала только грязная тряпица, повязанная вокруг тощих бедер.
Этот страдалец выглядел так, будто Господь отщипывал от его тела по куску, не принимая сразу всю жертву. Мне показалось, что он благородного происхождения, – и тем сильнее, наверно, были его душевные муки, он терял больше, чем какой-нибудь отупевший, ни о чем не думающий раб.
– Йесус! Я пришел к тебе, – промямлил он покрытыми струпьями губами и опустился передо мной на колени не столько из почтения, сколько от отсутствия сил.
Матфей хотел отогнать прокаженного палкой, чтобы нам не заразиться от него, но я не позволил этого сделать.
Солнце вставало над озером, но Гадаринские горы были еще окутаны тенями и только скалы их вершин горели медным огнем. В синеве таяла едва различимая луна, похожая на холеный ноготь пальчика юной блудницы.
Я смотрел на этого человека, пытаясь понять, чем отличаюсь от него, кроме выпавшей на его долю меры страдания.
– Меня не пустили в город, поэтому я пришел к тебе по берегу, Йесус, – объяснил он. – Мое имя Эфрайим, я из Далмануфы, выслушай меня.
– Слушаю, – ответил я.
– Йесус, я был состоятельным человеком, но, видишь, заболел проказой. Моя семья изгнала меня. А моя жена уже нашла себе другого мужчину… но это не имеет значения теперь. Йесус, я умираю, но только ты, слышишь, только ты можешь спасти меня. – Он посмотрел мне в глаза. – Даже если ты недостаточно веришь в свои силы, Йесус, я верю за нас двоих… верю!
К тому времени я повидал немало отчаявшихся людей, которые шли ко мне, из последних сил цепляясь за жизнь, но этот прокаженный был особенным. Удивительным было то, что мы оба в равной мере нуждались друг в друге, потому что его вера в меня была не менее реальной и сильной, чем его страшная болезнь. Тень Бога, поедавшего его, послушно брела за ним, как на привязи. Бог уже не мог обходиться без этого прокаженного, а прокаженный – без меня.
Он рассказал, что прошел обычный обряд очищения в Иерусалиме у священника, но ни красная шерстяная нить, ни иссоп, ни заклание птицы не помогли. Он безрезультатно принес в жертву двух агнцев и одну агницу, три десятых частей ефы
[28] пшеничной муки и один лог
[29] елея, священник лил ему на голову масло агнца с кровью…
Я положил руку на его лысую грязную голову с шелушащейся кожей, закрыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул, сосредоточился и увидел душу прокаженного – она напоминала свиток папируса, горящий с одного конца голубым огнем. Усилием воли я развернул этот свиток и попытался прочитать. Многие слова были утеряны. Я мысленно дунул на него, огонь побледнел и погас, а голова прокаженного под моей рукой дернулась. В этот момент закричали какие-то птицы на воде озера, и я заметил, как этот шум отразился на тексте жизни Эфрайима – некоторые слова изменились. Я продолжал вглядываться в свиток. Возле одной из строк была налеплена красная пометка из воска, смешанного с киноварью, и я догадался, что это дата судьбы, которая положила начало болезни. Строки дрожали, но я увидел подробное перечисление свадебных угощений, которое обрывалось на словах «телятины столько же, а вина пятнадцать гин в средних кувшинах». Затем весь текст превратился в две большие буквы, с которых начиналось имя прокаженного:
[30]
Я все понял.
– Кто сократил твое имя, Эфрайим? – спросил я.
– Теща! Теща! – воскликнул он, и его лицо исказила ненависть. – Да! Она всегда называла меня Эф, хотя мне это не нравилось.
