И, конечно, кафарнаумские старики каждый день ковыляли ко мне кто с болью в спине, кто с бессонницей. От этих и прочих незначительных недугов спасали травы. Я собирал их в лугах вокруг Кафарнаума, сушил в амбаре, перетирал и смешивал. Душица при астме. Отвар зуты успокаивает. Витания – при утрате мужской силы… Пажитник, мята, мак…
На некоторые растения пагубно действует свет солнца, поэтому сушить их надо в тени, а белену, дурман и белладонну вообще следует собирать ночью, чтобы не потерять их свойств.
Из высушенных побегов сливового дерева, пихты и сосны, растертых с чесноком и настоянных на вине, хорошо делать компрессы от язв и бородавок.
Я пробовал составлять новые лекарства из растертых камней, органов и крови животных, а также выяснил, что порошок из сушеных черных тараканов незаменим при водянке, а порошок из божьих коровок – при боли в зубах.
Пчелиный клей заживляет ожоги, но только он должен быть свежий – желтого цвета; старый, почерневший не годится.
А тем, у кого болели суставы, я советовал садиться на лодку и отправляться к целебным горячим источникам в Хамат-Гадере, от Кафарнаума при попутном ветре это полдня пути.
Вывихи, переломы. Хорошо, когда при переломе не обнажена кость. Вывихи я вправлял, сломанные кости помещал между двух дощечек и закреплял веревкой. Некоторые бестолковые лекари обрабатывают переломы порошком из костей животных, но это еще никому не помогло, только ухудшало заживление, и я никогда так не делал.
У меня были медные палочки с крючьями на конце, которыми я вырывал зубы, и маленький острый египетский нож с нефритовой рукоятью, им я вскрывал и вычищал раны. Эти инструменты перед использованием я обязательно держал над огнем, чтобы убрать с них грязь, в том числе частицы пыли и жира от прикосновений рук.
Иногда я ловил лягушек, жег их в костре и продавал лягушачий пепел женщинам, которые использовали его, чтобы избавиться от нежелательных волос на ногах и других частях тела. А при нерегулярных циклах советовал женщинам пить настой петрушки.
От геморроя помогают свечи, сделанные из равных частей серой египетской соли, бычьего костного мозга, инжира и ладана.
Я уверен, что медицина – это умение перенимать целебное воздействие природы, поэтому, если хочешь добиться успеха в этом деле, надо подражать природе, а не людям, даже если они слывут искусными врачевателями. «Спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе», – сказал в древности один еврей и был прав.
Кифом мы больше не торговали, потому что должны были Венедаду десять статиров, отдавать не спешили, а больше взять кифа было негде.
Однажды жарким днем я дремал на берегу под фисташковым деревом, пытаясь прочитать слова, которые плыли передо мной в разных направлениях: это были обрывки судеб, какие-то жалобы и доносы, фрагменты восторженных молитв, просьбы о помощи, необъяснимые комментарии к священным текстам, неизвестные мне ранее способы лечения с помощью ядов и длинные страстные письма от живых к мертвым, полные боли. Я понимал совершенный язык, на котором все появлялось; наверное, таким он был до обрушения мигдаль бавель
[42]. Затем я вдруг осознал, что вижу и свою жизнь, выраженную в цифрах и буквах, я стал жадно вглядываться в нее и увидел эллинское слово κορβᾶν
[43] и индийскую цифру «13», стоящую рядом (этому способу счета меня научил странствующий брахман из Варанаси). Эллинское слово вспыхнуло красным огнем, цифра «3» зашевелилась, ее изгибы стали похожи на очертания человека, и я понял, что это сам почтенный первосвященник Иосиф Каиафа. Единица у него в руке оказалась посохом из черного дерева.
В эту минуту меня разбудил Симон и сообщил, что из Иерусалима пришли два священника и желают о чем-то побеседовать со мной.
– Они ждут тебя в синагоге, Йесус, – взволнованно говорил Симон, – а с ними стража. Может быть, лучше туда не ходить? Давай сядем в лодку и уплывем, ведь из Иерусалима добра не жди.
Я рассудил, что если бы они хотели поймать меня, то пришли бы за мной на берег неожиданно, но они чинно сидели в синагоге, поэтому бежать было глупо. Не испытывая особой радости, я отправился к этим гостям, размышляя, почему Каиафа, которого я никогда не видел, так отчетливо является мне во снах. Я даже запомнил его лицо, привлекательное той упитанной красотой, которая способна облагородить любой порок.
Андрей с Филиппом отсутствовали, Иуда отправился помогать рыбакам забрасывать сети с лодки, и к синагоге со мной пошли Симон и Матфей.
Впрочем, внутрь их не пустили. Священники хотели говорить со мной без свидетелей, присутствовать позволили только раввину Авдону, который едва скрывал радость от того, что мной наконец заинтересовалась духовная власть, ведь понятно было, что это не сулило мне ничего хорошего.
Со священниками прибыли их слуги и охранники. Эта делегация, опекаемая Авдоном, расположилась в доме при синагоге, где обычно останавливались важные гости. Там же была конюшня. От этого дома вела через сад к микве красивая, обсаженная кустами дорожка.
Мои ученики и четыре воина, сопровождавшие священников, остались во дворе синагоги.
Два священника ждали меня, сидя за покрытым узорчатой тканью столом, который был специально для этого внесен в синагогу. Авдон стоял рядом, стараясь уловить каждое желание гостей. Их звали Элиша и Ханох, они были нагидами, помощниками первосвященника, и пользовались большой властью, особенно в Иерусалиме и окрестностях. Элиша был высок и статен и имел необычную бороду – коричневую, с ровной проседью посередине, похожей на белую полосу, нанесенную раствором мела. Дорогая длинная одежда из голубого виссона и серебряное ожерелье с двенадцатью голубыми камнями, по числу Израилевых колен, придавали ему царственное величие, но его взгляд, в котором я уловил затаенную неуверенность, говорил, что этот чувственный и, наверное, неглупый человек получил свою высокую должность случайно. Ведь цари и священники не должны сомневаться ни в своем величии, ни в своей правоте, иначе для них все кончается плохо.
Ханох был низкоросл, но в два раза шире Элиши, с бородой цвета черной меди и необычайно густыми бровями, из-под которых остро смотрели маленькие и равнодушные, как у ящерицы, глаза. Этот человек явно никогда не испытывал сомнений, действуя от имени Израиля, об этом говорила вся его коренастая, в белой мантии фигура. Лицом он напоминал наемного выбивателя долгов. На запястьях у него были тонкие золотые браслеты.
Головы обоих украшали шелковые кидары со множеством складок и вышитыми голубой нитью словами «Святыня Господня». Оба они являлись членами Священного суда, неповиновение которому наказывалось смертью, и я сразу понял, что перед этими людьми нет смысла резать вены и пускать кровь. По их воле пролито достаточно крови, чтобы они давно к этому привыкли.
– Приветствую вас, достопочтенные нагиды. Вы хотели видеть меня? – спросил я, садясь на каменную, покрытую ковриком скамью у восточной стены.
